Малькольм устроился рядом с ней, пока Джон укладывал багаж и зажигал каретные фонари, и затем они тронулись в путь в темноте. Для первого дня, проведенного в Нижнем Времени, это был в лучшем случае сомнительный успех. Они ехали в полном молчании примерно полчаса. Затем Малькольм спросил:
— Мисс… Марго. Вы спите?
Она издала какой-то придушенный звук, который должен был означать «ага», но прозвучал скорее как мяуканье кота, испуганного пылесосом.
Малькольм некоторое время неподвижно сидел в темноте, не зная, как утешить Марго, затем решился и обнял ее за плечи. Она повернулась и уткнулась лицом ему в грудь, как следует намочив слезами его твидовую куртку в перерывах между всхлипами.
— Ш-ш-ш…
Когда напряжение разрядилось — к тому же Марго твердо знала теперь, что Малькольм простил ее, — ее охватило крайнее изнеможение. Она задремала, убаюканная покачиванием кареты на неровной дорожке, теплом обнимающей ее руки Малькольма, биением его сердца рядом с ее ухом. Последним ощущением, еле дошедшим до ее сознания в темноте, был запах его кожи, когда он нагнулся и легонько поцеловал ее волосы.
* * *
Ничто в прошлой жизни Марго не подготовило ее к тому, что она увидела в Ист-энде.
Ни вечно пьяный и избивавший ее отец, ни преступность и насилие в Нью-Йорке, ни даже постоянно показываемые по телевидению изображения голодающих, оборванных жителей третьего мира, которыми то и дело бомбардировали зрителей разные благотворительные организации, отчаянно старавшиеся отодвинуть глобальную катастрофу.
— Боже мой, — снова и снова шептала Марго. — Боже мой…
Они вышли утром очень рано. Малькольм сунул револьвер в кобуру под своим сюртуком и положил в карман жестяную коробочку, завернутую в вощеную бумагу, затем попросил Джона подвезти их к низовьям Темзы, неподалеку от знаменитых лондонских доков.
Эти доки представляли собой вырытый в районе Уоппинга прямоугольный бассейн, заполненный речной водой. Город окружал их со всех сторон. Узкие грязные улочки подходили прямо к причалам, где стояли на приколе пароходы и парусники.
Они взяли пустую ручную тележку, раздобытую Джоном, и отправились пешком в предрассветную стужу.
Старые ботинки и шерстяные неглаженые брюки, которые надела Марго, натирали ей ноги. Ее рваная блуза и поношенная гороховая куртка едва защищали от холода. Иногда между строениями проглядывала река, пока они проходили мимо вонючих таверн Уоппинга с их выступающими на улицу окнами-эркерами. Матросы отпускали вслед каждой проходящей женщине такие шуточки, что Марго еще глубже пряталась в свою мальчишескую одежду, отчаянно радуясь, что для нее выбрали этот маскарад.
«О’кей, значит, они были правы». Ей не обязательно быть от этого в восторге, но она может сойти за мальчика. К счастью, никто из матросов пока что не взглянул на нее дважды. Малькольм вел ее к берегу реки, где вонь от обнажавшихся в отлив участков речного дна была ужасающа. Они наблюдали за совсем юными мальчишками, рывшимися в замерзающем иле; большинство из них были босы.
— Бродяжки, — тихо объяснил он. — Они выискивают куски железа или угля, все, что они могут продать за несколько пенсов. Большинству детей полагается ходить в школу, но беднейшие часто пренебрегают этим, как видите. Раньше здесь была куда более жесткая конкуренция, пока не были приняты законы об обязательном школьном обучении. По субботам берега кишат голодными ребятишками.
Одна романтическая иллюзия за другой вдребезги разбивалась на этой холодной дороге.
— А кто вон там? — спросила она, показывая на лодку посередине реки, с которой свисали длинные сети. — Рыбаки?
— Нет. Мусорщики. Они ищут упавшие в воду ценные предметы, в том числе мертвые тела, которые они могут сбагрить за деньги, или другие вещи, имеющие рыночную стоимость.
— Трупы?! — не веря своим ушам, воскликнула Марго. — Бог ты мой, но, Малькольм… — Она прикусила язык. — Простите.
— Пока вы одеты мальчиком, это не такая уж серьезная ошибка, но я все же предпочитаю, чтобы вы обращались ко мне «мистер Мур». Люди будут считать вас моим учеником. Здесь вы уже видели достаточно. Нам нужно добраться до Биллингсгет, прежде чем там окажется слишком много народа.
— Биллингсгет?
— Биллингсгетский рынок, — объяснил Малькольм, когда они подошли к водовороту тележек, фургонов, бочек, лодок и людей. — Королевская хартия дарует Биллингсгету монопольное право на оптовую торговлю рыбой.
Вонь и гвалт были невероятны. Марго хотелось задержать дыхание и заткнуть уши. Им пришлось толкаться среди сотен уличных торговцев, покупающих свой товар на сегодняшний день. Ливрейные слуги из хороших домов, обычные домохозяйки из нижнего класса и поставщики рыбы в рестораны, а также перекупщики, которые повезут партии рыбы за город для продажи, — все сражались друг с другом за сегодняшний улов.
— Лососина — это для Белгравии, — прокричал Малькольм, перекрывая гул толпы, — а селедка — для Уайтчепеля!
— А что нужно нам?
— Угри!
Угри?
После того ужина в «Радости эпикурейца» биллингсгетские угри оказались для нее еще одним жестоким шоком. Малькольм наполнил их тележку самым отвратительным липким месивом, которое Марго приходилось в жизни видеть. Вареные угри в желе были переложены из огромных эмалированных тазов в глиняные горшки. У другой торговки они приобрели горячие пирожки с толченым картофелем и некоторое количество подозрительной зеленой жижи, которую эта крикливая рыбачка называла «подливкой». Малькольм торговался, чтобы сбить цену, на таком жаргоне, от которого уши вяли. Язык, на котором изъяснялась рыбачка, мог посрамить самые забористые выражения из тех, что Марго приходилось слышать на улицах Нью-Йорка, — когда она вообще могла разобрать, что эта женщина говорит. Малькольм погрузил пирожки на тележку, разложив их на поставленных одна на другую дощечках и укутав всю стопку шерстяной тряпкой, чтобы они не остыли.
Малькольм погрузил пирожки на тележку, разложив их на поставленных одна на другую дощечках и укутав всю стопку шерстяной тряпкой, чтобы они не остыли.
Марго, получив приказ обращать внимание на детали, постаралась запомнить все, что она видела, но впечатлений было так много, что все они слились в одно сплошное пестрое месиво.