— Ты… испытал то же, что и я?
— Можно сказать и так. Это было самое странное ощущение в моей жизни, будь оно неладно. Как тебе такой ответ?
Такой ответ годился. Да и не было никакой необходимости выходить за эти рамки, не было нужды убеждать себя, что Кэлвин разделяет все, что ощущает Силвест или что на какое-то время их мысли — и даже нечто большее — слились и невидимо потекли вместе с триллионами разумов других существ. И что он прекрасно усвоил все, ибо в момент слияния разумов на все вопросы были даны исчерпывающие ответы.
— Нас прочли, не так ли? Этот Свет — сканирующее устройство, машина для считывания и хранения информации, — эти слова звучали вполне здраво, пока их произносили, но произнеся их, Силвест понял, что выражается крайне примитивно, что снижает значение артефакта, о котором шла речь, благодаря грубости и бедности самого языка. Для того, чтобы выразить точно и полно то, что он понял и ощутил в этом Месте, его словарь мал и скуден. И даже сейчас эти ощущения и знания как бы стали выцветать — уже с первых же минут пробуждения. А ведь ему необходимо высказаться, необходимо хоть как-то сформулировать свои чувства, записать все это в банк памяти скафандра, хоть для потомства, что ли. — На мгновение мне показалось, что нас самих превратили в информацию и что в тот момент мы были подсоединены ко всем другим источникам информации, когда-либо существовавшим или по крайней мере уловленным этим Светом.
— Я тоже ощутил это, — отозвался Кэлвин.
А Силвест подумал о том, разделяет ли с ним Кэлвин и растущую амнезию — постепенную утечку полученных знаний?
— Мы ведь были на Гадесе, верно? — Силвест чувствовал, как рвутся его мысли, как толкутся в тесных воротах в стремлении быть выраженными в словах, прежде чем испариться неизвестно куда. — Гадес вовсе не нейтронная звезда. Может, он и был ею, но теперь это не так. Его трансформировали, переделали в…
— В компьютер, — продолжил за него Кэлвин. — Вот что такое Гадес. Это компьютер, сделанный из атомизированного вещества, из звездной материи, призванный обрабатывать информацию и хранить ее. И Свет — это вход в компьютер, путь для подключения к компьютерной матрице. Думаю, что в какой-то момент мы оказались внутри нее.
Но то, что было на самом деле, было еще невероятнее.
Когда-то звезда, имевшая массу в тридцать — сорок раз больше массы земного Солнца, подошла к концу своего ядерного существования. После нескольких миллионов лет расточительного расходования энергии звезда взорвалась и превратилась в сверхновую, а в ее сердце чудовищное гравитационное давление сжало кусок материи в пределах радиуса Шварцшильда, и там образовалась черная дыра. Черной дырой она называлась потому, что ничто — даже свет — не могло вырваться за пределы критического радиуса. Материя же и свет могли падать в черную дыру, увеличивая ее и без того огромную массу и силу притяжения. Возник замкнутый круг.
И вот появилась цивилизация, нашедшая форму использования этого явления. Ей была известна техника, с помощью которой черную дыру можно было преобразовать в нечто несравненно более редкое и куда более парадоксальное. Во-первых, пришлось подождать, пока вселенная не станет значительно старше, чем была, когда черная дыра образовалась, подождать, пока большая часть звезд не превратится в очень старых красных карликов — звезд, чьей собственной массы не хватало для того, чтобы инициировать ядерную реакцию. Затем около дюжины таких карликов были согнаны к черной дыре и образовали вокруг нее хоровод, который стал питать дыру звездным веществом, проливая его за поглощающий свет горизонт.
Это Силвест понял или уговорил себя думать, что понял. А вот следующую часть — ядро всего проекта — охватить умом было куда труднее. Ведь утверждение, которое содержит внутреннее противоречие, понять всегда труднее простого. Он понял лишь, что, попав на рубеж черной дыры, частицы вещества продолжали падать туда по своим траекториям и орбитам, которые заставляли их в конце концов вращаться вокруг ядра невероятной плотности, являвшегося сердцем дыры. Скользя по этим силовым линиям, пространство и время начинали как бы сливаться, переходить друг в друга, пока их уже нельзя было разделить. И, что самое главное, был там один набор траекторий, где они просто полностью поменялись местами, и траектория в пространстве становилась траекторией во времени и наоборот. А один подвид этой связки позволял открыть туннель, по которому можно было перебрасывать материю в прошлое, в частности, во времена начала формирования черной дыры.
— Я вспоминаю книги из двадцатого столетия, — пробормотал Кэлвин, который явно следил за течением мыслей Силвеста. — Этот эффект был известен — вернее, предсказан — уже тогда. Видимо, он проистекал из математических уравнений, описывавших черные дыры. Только тогда к нему никто серьезно не отнесся.
— У тех, кто создавал Гадес, подобных предрассудков не было.
— По-видимому, ты прав.
А дальше произошло то, что свет, энергия, потоки частиц проникали по этим особым траекториям, все глубже уходя в прошлое с каждым оборотом вокруг ядра. С точки зрения остальной вселенной ничего не происходило — ведь ее отгораживал барьер дыры, и обнаружить нарушения закона причинности было невозможно. Согласно математическим положениям, о которых вспоминал Кэлвин, таких нарушений и быть не могло, так как траектории не должны были выйти наружу в окружающую вселенную.