— Не стоит терять ни минуты на пребывание в обществе этого психа, — шепнул Кэлвин, а Силвест кивнул головой в знак молчаливого согласия.
Вольева уже в шестой или седьмой раз за последний час сверилась со своим браслетом, хотя сообщаемые ей данные за это время почти не изменились. То, что говорил браслет, и то, что она знала, заключалось в том, что злосчастный «брак» между Цербером и «Плацдармом» должен состояться примерно через полдня, и что никто пока не высказал по этому поводу возражений, а тем более не сделал попытки помешать этому союзу.
— Ты смотришь на эту штуковину чуть ли не ежеминутно, но ведь от этого ровно ничего не меняется, — сказала Хоури, которая осталась в Паучнике вместе с Вольевой и Паскаль. Уже несколько часов они находились вне корпуса корабля, заходя внутрь лишь изредка, например, чтобы проводить Силвеста на встречу с остальными Триумвирами. Саджаки не удивился отсутствию Вольевой. Он, без сомнения, считал, что она занята в служебных помещениях, добавляя последние штрихи к своей стратегии атаки. Но через час-другой ей придется показаться, если она не хочет возбудить подозрений. А потом начнется и сама операция, начало которой положит «размягчение» коры планеты, для чего Вольева использует часть орудий из Тайника, направив всю их мощь на ту точку Цербера, куда вслед за этим обрушится «Плацдарм». Когда Вольева снова взглянула на браслет — на этот раз невольно, — Хоури сказала:
— Скажи, на что ты все-таки рассчитываешь?
— А вдруг этот «Плацдарм» начнет дурить? Нам бы вовсе не помешала какая-нибудь авария.
— Значит, ты действительно не хочешь, чтобы эта идиотская затея удалась? — спросила Паскаль. — Несколько дней назад ты буквально носилась с этим проектом, будто то был твой звездный час. Странный поворот на сто восемьдесят градусов!
— Это было до того, как я поняла, кто такая Мадемуазель. Если б это выяснилось раньше… — Вольева внезапно обнаружила, что не знает, чем закончить свою фразу. Теперь ей стало совершенно очевидно, что в этой ситуации использование такого страшного оружия, как «Плацдарм», — акт потрясающей безответственности. Но разве это понимание было способно что-то изменить? Неужели она чувствует себя обязанной использовать это оружие только потому, что она в состоянии пустить его в ход? Только потому, что оно так изящно, и ей так хочется, чтобы равные ей увидели, сколь сказочные вещи могут быть рождены ее замыслами? Какие изощренные боевые машины может она придумать? Мысль, что она способна на подобное, вызывала тошноту, но — по-своему — была целиком верна. Она породила «Плацдарм», но она же питала надежду, что сможет помешать его использованию на каком-то более позднем этапе. Короче, в своих мыслях она оказывалась в том самом положении, в котором оказалась на практике в настоящий момент.
«Плацдарм» — перестроенный «Лорин» — сближался с Цербером, медленно сбрасывая скорость. К тому времени, когда они соприкоснутся, скорость «Плацдарма» будет не больше, чем скорость пули, но масса этой «пульки» составит несколько миллионов тонн.
Если бы «Плацдарм» ударился на этой скорости о планету с обычной поверхностью, его кинетическая энергия превратилась бы в тепловую, последовал бы страшный взрыв, и драгоценная игрушка Вольевой сгорела бы как спичка. Но Цербер не был обычной планетой. По ее оценке, подтвержденной многократным моделированием, «Плацдарму», обладающему колоссальной массой, предстояло прорвать всего лишь тонкий слой искусственной коры, покрывающей внутренний мир планеты. А вот что случится, когда «Плацдарм» прорвет поверхностную пленку и ударится о само тело Цербера, Вольева не имела ни малейшего понятия.
И теперь это страшно пугало ее. Интеллектуальное тщеславие (а может, и что-то еще) привело Силвеста к этой опасной точке, но и Вольеву было трудно счесть невинной, она тоже повиновалась труднообъяснимым побуждениям. Сейчас она сожалела, что принялась за этот проект с таким жаром, что направила все свои силы на то, чтобы добиться успеха для своего «Плацдарма». И сейчас ей даже страшно подумать о том, что произойдет, если ее дитя не подведет ее.
— Если бы только знать… — сказала она наконец. — Возможно, мне что-нибудь и удалось бы изменить. Но я и тогда не знала, не знаю и теперь, так какое все это имеет значение?
— Если б ты только прислушалась ко мне, — упрекнула ее Хоури. — Я же говорила, что это безумие надо остановить. Но ты не вняла моим словам. Вот мы оказались в полном дерьме.
— Вряд ли я выступила бы против Саджаки на основании каких-то «видений», которые якобы были у тебя в Оружейной. Я уверена, что он бы просто убил нас обеих, вот и все.
Хотя сейчас, подумала она, нам все равно, быть может, придется выступить против Саджаки. Пока мы еще что-то можем сделать, опираясь на Паучник, но скоро его будет мало.
— Тебе надо было решиться и поверить мне, — повторяла Хоури.
Если бы обстоятельства были иными, подумала Вольева, я бы тебе крепко врезала по башке, но именно поэтому ответила она очень мягко:
— Ты имела бы право говорить о доверии к себе, если бы не врала мне и не проникала бы на корабль обманом, а теперь чего уж тут болтать.