На палубе остался один Гай. Мазур спросил:
— Ну что, босс, какие будут распоряжения?
— Распоряжения? — рассеянно переспросил Гай, мыслями уже явно всецело погруженный в работу. — А какие, к черту, распоряжения. Сейчас начнем снимать… Ты вот что, смотри, сколько хочешь и мотай на ус, а потом поговорим. Есть тут одна идейка, чует мое сердце, для всех выгодная… Отдыхай, короче. Только без спиртного, знаешь ли.
— На службе не пью, — сухо сказал Мазур.
— Вот и ладненько…
Гай проворно сбежал по трапу, балансируя обеими руками. Засуетился на берегу, размашистыми жестами сопровождая ценные указания с видом полководца, намеренного выиграть какую?нибудь чертовски важную битву. Вся эта суета результаты принесла мгновенно — киношный народ послушно взялся за дело. Одни переодевались за установленными в трех местах пластиковыми щитами, другие извлекали кинокамеры, третьи тоже что?то делали, непонятное пока. Мазуру было не на шутку интересно: в гуще киносъемок он еще не бывал. Он принес себе из холодильника?бара несколько банок кока?колы и расположился на палубе со всеми удобствами.
Он принес себе из холодильника?бара несколько банок кока?колы и расположился на палубе со всеми удобствами.
К его легкому разочарованию, камеры, обе, казались довольно маленькими и без штативов, гораздо миниатюрнее тех громад, что он видел в каком?то кино. Ни рельсов с тележками, ни микрофонов, вообще — минимум техники.
Ага, началось. Один из операторов нацелился объективом на бутафорскую крепость — с той точки, конечно, откуда она смотрелась как настоящая. К нему шустро подбежали два субъекта со сковородками на длинных ручках, принялись их совать чуть ли не в объектив. В одной горело яркое бездымное пламя — похоже, бензинчику плеснули — из второй валили клубы дыма. Гай бегал рядом, кричал и махал руками, добиваясь некоего идеала. Дело ясное: зритель на экране сковородок не увидит, зато ему будет казаться, что крепость окутана нешуточным пожарищем. Вот, значит, как это делается.
Дурят нашего брата, подумал Мазур философски, откупоривая приятно холодившую ладонь банку. За эту обманку мы, получается, денежки и выкладываем. Видывал подобное не раз, а теперь смотреть киношные пожары будет скучно…
Гай заорал что?то вроде: «Пошли пираты, мать вашу!»
Субъекты со сковородками проворно смылись из?под прицела камеры. Слева объявилась одна из девиц, загорелая блондинка с потрясающим бюстом, облаченная в синюю юбку до пят и белую блузочку, открывавшую плечи и большую часть помянутого бюста. Припустила по песку, то и дело оглядываясь с ужасом и визжа так, что даже у находившегося в отдалении Мазура уши заныли. Гай завопил, чтобы звук сделала потише.
— Спотыкайся, пора!
Она добросовестно споткнулась — и растянулась на песке… Получилось довольно натурально. Тут и погоня объявилась — два несомненных флибустьера в длиннополых кафтанах на голое тело и с кривыми широченными саблями наголо. Один был с классической черной повязкой на глазу, другой щеголял в ботфортах с огромными шпорами, что, в общем, ни к селу ни к городу — на кой черт морскому разбойнику шпоры?
Они добежали до распростертой на песке в трогательной позе девицы, картинно воткнули сабли в песок, подняли за руки упиравшуюся беглянку и без лишних церемоний принялись стягивать с нее блузку — неторопливо, картинно, определенно работая на внешний эффект. В жизни, надо полагать, и пираты былых времен избавляли добычу от одежды гораздо быстрее и не так фасонно.
Гай суетился рядом, вполне профессионально держась так, чтобы ненароком не влезть в кадр, орал и махал руками. У Мазура тем временем стали зарождаться нешуточные подозрения касаемо рождавшегося на его глазах шедевра кинематографии. Если это и будет шедевр, то в весьма специфическом жанре…
Очень быстро его подозрения подтвердились полностью. Вслед за блузкой блондинку столь же картинно избавили и от юбки. Оказалось, что под этим нарядом на ней имеется черное кружевное бельишко, абсолютно неуместное во времена флибустьеров и их сомнительных подвигов.
Ее и от белья избавили, а потом на полном серьезе, без всякого имитаторства принялись вдумчиво и обстоятельно пользовать в два смычка. Гай и тут ухитрялся давать какие?то ценные указания, неслышные Мазуру на его наблюдательном пункте.
Мазур почувствовал, что у него уши заалели. Свидетелем подобного зрелища он при всем своем жизненном опыте еще не оказывался. В южноамериканском борделе и то обстояло пристойнее — там все происходило по нумерам и без лишних свидетелей. Почувствовав себя неопытной гимназисткой, он отвернулся, но тут же подумал, что выпадать из роли не следует. Любой нормальный австралийский парняга таращился бы, распахнув глаза до хруста. Приходилось посматривать. Остальные подобной щепетильностью не страдали — толпились вокруг съемочной площадки, некоторые, судя по их старинным костюмам, ожидали своей очереди вступить в кадр, а троица на песке как ни в чем не бывало старалась так, словно не было ни камеры, ни зрителей, и этак, и всяко, и вовсе уж замысловато.
Скорее всего, настоящим флибустьерам прошедших веков иные заковыристые переплетения и в голову не приходили.