— Сэр, вы уж, пожалуйста, отсюда никуда не выходите, — сказал матрос без малейшей надменности, но непреклонно.
— Вот фокус, — сказал Мазур. — Меня арестовали, что ли? Это за что? Ничего вроде не натворил…
— Здесь военный корабль, сэр, — не моргнув глазом, пояснил матрос. — А вы, как бы это сказать, лицо совершенно постороннее. Железные правила и все такое…
Он лихо отдал честь и вышел. После короткого раздумья Мазур поступил так, как и полагалось всякому нормальному австралийцу: подошел к переборке и принялся вдумчиво разглядывать девиц, улыбавшихся ему кто застенчиво, кто блудливо.
Дверь распахнулась — ну, разумеется, в армии, как и на флоте, стучаться не принято, тут вам не деликатная гражданка. Мазур без всякой поспешности отвернулся от голых девиц. И узрел очередного офицера, сублейтенанта, немногим старше его самого.
Этот выглядел совершенно непохожим на того вяленого карася, что встретил на палубе Мазура. Он улыбался во весь рот простецки и откровенно, он с первого взгляда казался простягой, рубахой?парнем, у него был незамутненный особой работой мысли, почти детский взгляд…
Мазур мысленно подобрался и скомандовал себе боевую тревогу. Все дело в этом младенческом взгляде и простецкой внешности. Знал Мазур одного такого простеца с детскими глазами — Константина Кимовича Самарина, по кличке Лаврик. Незнакомец, голову на отсечение, был его близнецом, разве что форму носил другую…
— Здрасте, — сказал вошедший, пожав руку Мазура так непринужденно и дружески, словно они выпили вместе цистерну пива. — Сублейтенант Доббин, будем знакомы.
— Ричард Дикинсон, — сказал Мазур.
— Австралия, похоже, а?
— Угадали, — сказал Мазур.
— Да что тут угадывать, ясно же… Говорят, у вас и документы в полном порядке?
Он как?то так уставился, дружески и вместе с тем требовательно, что рука Мазура сама собой нырнула во внутренний карман пиджака, появилась оттуда с липовой австралийской ксивой и протянула ее Доббину. Тот перелистнул странички вроде бы небрежно, с видом выполняющего неприятную повинность джентльмена, но его глаза на несколько мгновений из наивных стали прямо?таки рентгеновскими, и Мазур уже не сомневался, с кем его свела судьба. Ихний хренов особист. Видно зайца по аллюру. Но какого черта тут делает особист? И в советском, и в британском военно?морском флоте дело еще не зашло настолько далеко, чтобы особист стал штатной принадлежностью корабля подобного класса. Порядки, в общем, не при замполитах будь сказано, во всем мире одинаковые. Если на корабле объявился особист, чувствующий себя здесь совершенно непринужденно, означает это одно: или корабль выполняет некое специальное задание, или он изначально непростой, похожий на своих систер?шипов лишь внешностью…
— Ясно, — сказал Доббин, возвращая паспорт. — Что мы стоим, как на приеме с фуршетом? Садитесь… На гидроплане летели? Он был ваш?
— Ага, — сказал Мазур.
— Любите летать?
— А что тут плохого?
— Да ровным счетом ничего, конечно… Вас, говорят, обидел кто?то? Обстреляли?
— Ну да, — сказал Мазур. — Шарахнули очередью, мерзавцы. Ноги бы повыдергать и бумеранги вставить…
Он не чувствовал себя в безвыходном положении: самолетик со всеми уликами покоился на дне, откуда его никто не возьмется доставать, предъявить ему, собственно, нечего. Особист иначе попросту не может, все равно, наш он, или ихний…
— Что это был за корабль?
— «Корабль» — слишком громко сказано, — пожал плечами Мазур. — Скорее уж маленькая яхта или большой прогулочный катер.
— И назывался он…
— Вот названия я решительно не рассмотрел, — сказал Мазур. — Было какое?то на борту, да, я помню… Но я спустился пониже, чтобы посмотреть на девочек на палубе, а потом, когда в меня оттуда шарахнули очередью, думал только об одном — как бы улепетнуть побыстрее. Где уж там смотреть название…
— Понятно. Сколько человек вы видели?
— Послушайте, — сказал Мазур. — Мне только сейчас в голову пришло… Это что, допрос? А с какой стати?
— Боже упаси, скажете тоже! — вытаращился на него Доббин с тем детским простодушием, что прекрасно знакомо было Мазуру по ухваткам Лаврика.
.. Это что, допрос? А с какой стати?
— Боже упаси, скажете тоже! — вытаращился на него Доббин с тем детским простодушием, что прекрасно знакомо было Мазуру по ухваткам Лаврика. — Я не полицейский, а вы не преступник, ничего такого… Вы на военном корабле, мистер Дикинсон, вот ведь какая штука. Бюрократия, ага. В корабельный журнал положено заносить абсолютно все, что на судне случилось. Обязательно нужно будет написать и про вас: мол, такого?то числа в точке с такими?то координатами спасли терпящего бедствие… И далее столь же подробнейшим образом…
— Я, конечно, терпящий бедствие, — сказал Мазур. — Но я тоже моряк, знаете ли, хоть и цивильный. Что?то я не помню, чтобы в корабельный журнал заносили такие подробности…
И, в свою очередь, уставился на собеседника с неприкрытым пронзительным, если так можно сказать, детским простодушием.
Сублейтенант Доббин ничуть не смутился.
— Тут вы правы, — сказал он непринужденно. — Скучновато у нас, понимаете, а тут какое?никакое развлечение, вот я и чешу языком, как деревенская кумушка… Моряк, говорите? И много плавали? Много повидали?