За углом шла кровавая сеча не на жизнь, а на смерть. Софоклюс присмотрелся и, огорченно вздохнув, побрел своей дорогой, мечтая оказаться как можно дальше от места битвы. Пьяные воительницы дрались друг с другом.
— В армии спартанцев тоже женщины! — радостно неслось вслед историку. — Дави врага, сестры!
Свернув в самый темный коридор, Софоклюс был тут же сбит с ног некой несшейся сквозь тьму силой.
«Ну вот и всё!» — только и успел сокрушенно подумать историк.
— Софоклюс! — удивленно воскликнул, останавливаясь, Геракл. — А я тебя уже битые десять минут ищу, по дворцу амазонок бегаю. Знаешь, здесь началось настоящее сражение, я ни сатира не пойму, но надо смываться!
— Ты добыл пояс? — спросил хронист, со стоном поднимаясь с мраморного пола.
— Ну, еще бы! — И сын Зевса продемонстрировал Софоклюсу какую-то переливающуюся узенькую полоску.
— И как же тебе это удалось?
— Да запросто!
— А точнее?
— Я всё-таки ее хряснул! — пояснил могучий герой, невероятно довольный собою.
— О боги, бежи-и-и-и-им! — истошно завопил историк и, забыв о боли в суставах, бросился наутек.
Дворец Целлюлиты горел.
Эллины выскочили из него очень вовремя, как раз за пару минут до того, как обвалился пылающий фасад величественного здания.
— Однако круто разгулялись эти амазонки! — на бегу восхитился сын Зевса.
— У нас в Греции так гулять не умеют: с разрушениями, с поджогами и битвой с воображаемым невидимым врагом!
В голосе героя сквозила откровенная мечтательность, неприкрытая тоска по настоящим, запоминающимся на века пирам.
Далеко в ту ночь убежали греки и остановились лишь на самом берегу моря. Там они обнаружили небольшую аккуратную лодку и спящего в ней лохматого рыбака. Совершенно было непонятно, почему рыбак мужского пола и что он делает в стране амазонок.
От дрыхнушего труженика моря слегка попахивало перебродившим виноградом.
Осторожно вытащив рыбака из лодки, Софоклюс с Гераклом перенесли его на берег и, погрузившись на маленькое судно, быстро отчалили.
Сын Зевса ловко поставил парус и, позвонив по сотиусу-мобилису восточному ветру Эвру, потребовал небольшого ночного шторма.
Через несколько минут славное суденышко уже стремительно неслось, рассекая волны, всё дальше и дальше удаляясь от Амазонии. И лишь когда темную полоску берега съел размытый сумерками горизонт, Софоклюс позволил себе вздохнуть спокойно.
* * *
— Странная штука, — задумчиво сказал Геракл, крутя в руках блестящий пояс Целлюлиты. — А ну-ка, Софоклюс, примерь!
— Ага, как же, размечтался, — огрызнулся историк. — Я его надену, а он потом не снимется. Начну худеть, а ведь я и так как палка, хитон чуть не спадает!
— Гм… — Сын Зевса с интересом рассматривал удивительную застежку с блестящей серой брошью посередине. — Что ж, не хочешь как хочешь, а я вот примерю…
И могучий герой щелчком застегнул на себе волшебный пояс царицы амазонок.
Серая брошь на пряжке тут же засветилась, и на мерцающей поверхности возникли непонятные символы.
— Жир нет, — вслух прочел Геракл, озадаченно шевеля бровями. — Софоклюс, что бы это могло означать?
Сидевший на рулевом весле историк сладко зевнул:
— Это значит, что тебе пояс ни к чему. Нет у тебя жира, одни мышцы.
— Вот видишь, — сын Зевса с легкостью снял пояс, — а ты боялся. Как же теперь Целлюлита без него? Нехорошо вышло, непорядочно, они для нас пир устроили, а я ее так подло обманул, да ко всему еще и хряснул слегка.
— Ну я же говорил, — с чувством воскликнул Софоклюс, — тебя, Геракл, ни при каких обстоятельствах не следует пускать в приличное общество!
— Но этот пояс зачем-то ведь понадобился Эврисфею! Как я мог ему отказать? Может, Эврисфей за что-то решил отомстить царице амазонок?
— Ага! — заржал Софоклюс. — В молодости она в категорической форме отвергла Эврисфея, презрев его чистую гастрономическую любовь к ее пышным телесам.
— Что, правда? — удивился наивный Геракл.
— Конечно, правда! — безуспешно стараясь сделать серьезное лицо, подтвердил историк. — Эврисфея пленили габариты правительницы амазонок и ее незабываемый шарм, этот сексуальный бас с проникновенной хрипотцой, этот чарующий взгляд узких маленьких свиных глазок…
— Да ты издеваешься надо мной! — гневно вскричал могучий герой. — Эврисфей никак не мог встретиться с молодой Целлюлитой, ибо родился всего лишь год назад, как и я, за сутки вымахав во взрослого мужика.
— То-то я смотрю, ты иногда мыслишь как годовалый ребенок, — очень удачно съязвил историк и тут же безо всяких предупреждений получил героическим кулаком по лбу.
— Никто, — рычал Геракл, за ноги оттаскивая бесчувственного Софоклюса на середину лодки, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса…
Затем Геракл сел за осиротевшее на время рулевое весло и с грустью подумал, что всё-таки ему не следовало дубасить личного хрониста по голове.
— Никто, — рычал Геракл, за ноги оттаскивая бесчувственного Софоклюса на середину лодки, — никто не смеет оскорблять великого сына Зевса…
Затем Геракл сел за осиротевшее на время рулевое весло и с грустью подумал, что всё-таки ему не следовало дубасить личного хрониста по голове. Ведь, как ни крути, это же его, Софоклюса, рабочий инструмент. Волка, как известно, ноги кормят, а историка кормят мозги, ну и, понятное дело, Геракл за свой счет. И не просто так ведь кормит. Голова! Голова Софоклюса нужна была сыну Зевса со всем ее непонятным содержимым. Видно, неспроста в последнее время хронист стал околесицу какую-то непонятную писать, выставляя могучего героя в своем бессмертном эпосе законченным придурком. А о некоторых отдельных подвигах он и вовсе ни строчки не написал, оставив всё на потом. Геракл его еще пару раз кулаком в сердцах приложит, и никакого «потом» после этого уже не будет.