— О-о-о-о… — снова восхищенно загомонили пирующие, а смуглокожая красотка многозначительно облизала красным язычком пухлые порочные губки.
От разыгравшихся эротических фантазий Геракла слегка затрясло.
— Но, к сожалению… — поспешно добавил могучий герой, — шкура убитого мною взрослого немейского льва оказалась больше, чем пол тронного зала Олимпа, и ее пришлось слегка подрезать…
— Ах, как красиво врет! — воскликнул веселящийся Зевс и, повернувшись к остальным богам, не без гордости добавил: — Видали? Мой сынок, родная кровь!
— Но как же ты его убил? — закричали гости. — Расскажи, Геракл.
— Кого убил? — растерялся герой, вдруг очень не к месту вспомнив несчастного учителя музыки Лина.
— Немейского льва!
— Как же я его убил? — Сын Зевса задумчиво нахмурил брови, незаметно пиная ногой кемарившего Софоклюса.
Историк быстро очнулся и злым шепотом процедил:
— Загонял его до смерти.
— Я загонял немейского льва до смерти! — воскликнул Геракл, и лицо его просияло.
— Это как? — не отставали со своими расспросами любопытные гости.
Сын Зевса снова пнул хрониста.
— Бегал от льва, пока тот не издох, — тихо хихикая, подсказал пьяный Софоклюс.
— Я бегал от льва, пока тот не издох! — опрометчиво ляпнул сын Зевса, полюбовался открытыми ртами слушателей и поспешно добавил: — Шутка!
Зал ответил оглушительным хохотом.
— Я бегал от льва, пока тот не издох! — опрометчиво ляпнул сын Зевса, полюбовался открытыми ртами слушателей и поспешно добавил: — Шутка!
Зал ответил оглушительным хохотом.
— Прошу меня извинить. — Геракл деликатно кашлянул и, схватив давящегося смехом историка за шиворот, выволок юмориста в темный коридор дворца.
В коридоре раздалась непонятная возня.
— Да ты что?! — коротко взвизгнул Софоклюс, после чего послышались глухие удары, кто-то с шумом проехал по отполированному мраморному полу, сдавленно ойкнул и, простонав, затих.
В пиршественный зал Геракл вернулся уже без своего спутника.
— А где же твой верный хронист? — обеспокоено спросил главный распорядитель пира.
— Софоклюсу немного поплохело, — безмятежно пояснил сын Зевса. — Всему виной слишком жирная форель под яблочным соусом. Мой спутник решил немного подышать свежим воздухом.
— А вот это правильно! — согласился распорядитель. — Граждане, поосторожней с форелью…
— Еще подвиг, еще подвиг! — весело потребовали гости.
— Никаких подвигов! — твердо отрезал Геракл. — Лучше вместо скучного рассказа об очередной моей сокрушительной победе я произнесу тост.
Присутствующие с воодушевлением согласились.
— Ну… — Герой поднял над головой огромный кубок. — За Зевса!
— Ну… за Геракла! — одновременно со своим сыном провозгласил на Олимпе Тучегонитель, и все боги (кроме отсутствовавших на общем собрании Геры с Аресом) выпили пузырящейся, сильно бьющей в нос амброзии.
* * *
И вот всё, казалось бы, пучком, но внезапно обратил сын Зевса свое рассеянное внимание на одного из виночерпиев, который обслуживал ту часть пиршественного стола, где возлежал почетный гость.
Время от времени прикладываясь к своему черпаку, виночерпий тихо рыдал, утирая рукавом скупые мужские слезы.
«Вот же нажрался, стервец!» — подумал могучий герой и хотел уже было выкинуть пьяного слугу из головы, но… Всё-таки не удержался и спросил рыдающего грека:
— В чем дело, друг, почему ты плачешь?
— Ик… — всхлипывая, заговорил слуга. — Больно взирать мне на всё это веселье!
— Но отчего, скажи мне, не таись! — Виночерпий утер слезы, хорошенько глотнул из черпака и, наклонившись к уху сына Зевса, пьяно хихикая, прошептал:
— Подонок Адмет заставил свою красавицу жену Алко… тьфу ты, Алкестиду добровольно сойти в мрачное царство мертвых!
— Но зачем?
— А мне… ик… почем знать? Сейчас, пока вы тут жрете да пьете, ее живьем закрыли в фамильном склепе, дабы она не сбежала, пока не явится ужасный Танат.
— Ужасный Танат, — передразнил слугу Геракл. — Ничего ужасного в этом дураке нет. Ладно, если что, скажешь Адмету, я, дескать, вышел подышать свежим воздухом вместе со своим верным хронистом.
— После солидной порции жареной форели? — уточнил виночерпий.
— Нет! — гневно отрезал герой. — Никакой форели! Просто взял и вышел на полчасика.
— Заметано!
Для пущей убедительности сын Зевса незаметно сунул в руку пьяному слуге золотой талант. Затем встал со своего места и величественно покинул пир.
Затем встал со своего места и величественно покинул пир. Здорово упившиеся гости на его уход совершенно не обратили внимания, что было даже несколько обидно…
— А вот и я! — громко возвестил, вбежав в зал после ухода сына Зевса, царь Адмет.
— Геракл вышел, — сообщил царю бухой виночерпий, — на полчасика, подышать свежим воздухом вместе со своей верной форелью…
И, выдав сие, слуга с грохотом рухнул прямо на пиршественный стол.
* * *
— Нет, ну каков мерзавец, каков мерзавец! — повторял могучий герой, пробираясь ночными улицами Фер к усыпальнице рода Адмета.
По идее эта самая усыпальница должна была располагаться на окраине города.
Геракл не ошибся.
Наметанным глазом осмотрев усыпальный комплекс царей Фер, сын Зевса обратил внимание на огромный деревянный ящик, на котором сверху было коряво выцарапано: «Преждевременно усопшая супруга царя Адмета, Алкестида».