Он помолчал.
— Это была новая дверь, Джон. Придется поставить металлическую.
Говорить он начал, не дойдя до чулана, — он узнал, что я выбрался, еще не увидев дверь. Как?
— Сбит с толку, Джон? Это естественно. Разве игрушки тебя не предупреждали, что убежать невозможно?
Я тихо направился в комнату, где по-прежнему без сознания висела Стефани. Я видел там окно. Может, удастся открыть его и выбраться из дома, прежде чем Форман меня настигнет?
— А, — сказал Форман, — надежда. Я чувствую, воздух пропитан надеждой, но отсюда давно уже никто не уходил.
Я слышал его шаги — он был в нескольких комнатах от меня и с каждой секундой приближался.
— Если у тебя есть надежда, то есть и план. Ты далеко не так зол, чтобы решиться напасть на меня, а это означает, что ты рассчитываешь выбраться отсюда. Другой двери в доме нет. Окна тебе явно не по зубам. Так что же ты задумал?
Я проскользнул в комнату Стефани и посмотрел на окно — оно было забрано решеткой, как и кухонное. Неужели весь дом в решетках?
— Отчаяние нарастает, — сказал Форман, голос его приближался. — Твой план не работает, или же я пугаю тебя. Или и то и другое. В любом случае вариантов не осталось.
Если бы я не потратил столько времени, изучая Стефани и пыточный инвентарь, то успел бы разглядеть решетки на окнах. Что еще я упустил? Я осмотрелся в поисках чего-нибудь, что помогло бы мне спрятаться или отбиться от Формана. В углу я увидел маленькую кладовку, но со снятой дверью, а груда коробок внутри оказалась слишком мала — за ней не спрячешься. Можно было порыться в ящиках буфета, но Форман уже вошел в дом — он услышит все, что я буду делать. Я отчаянно озирался: матрас старый, единственная лампочка выключена, дальняя стена недавно обита гипсокартоном, все еще голым. В стене…
Я увидел глаза.
На уровне моих собственных глаз в стене находилось отверстие, сквозь которое смотрели два глаза. Я испуганно отпрыгнул, чуть не упал… но это был не Форман, кто-то другой, грязный и молчаливый. Я замер в ожидании: сейчас глаза моргнут, голова шевельнется — что-нибудь.
Глаза моргнули и увлажнились. Они плакали.
Еще одна пленница. Форман построил стену, отгородив кого-то, оставив только отверстие для глаз напротив своей пыточной в другом конце комнаты. Женщина за стеной, безмолвная и неподвижная, была вынуждена смотреть на все, что прошлой ночью Форман вытворял со Стефани.
И она видела все, что делал в этой комнате я.
— Какой сюрприз! — проговорил Форман, появившись в дверях и наводя на меня пистолет. — Я бы даже сказал, потрясение. Есть две вещи, которые могут потрясти тебя сильнее всего, и обе находятся в этой комнате.
Ах, Джон, а ты даже не доставил себе удовольствия.
— Кто она? — спросил я, показывая на глаза.
— Эксперимент. Усовершенствованный вариант пещеры ужасов. Усилитель.
— Усилитель чего?
— Две жертвы по цене одной. Подобного эффекта я, конечно, могу достичь и внизу, но когда одна заперта в стене — это добавляет явный налет отчаяния, которого не добиться другим способом. Как ты догадываешься, я гурман и знаток.
— Пыток?
— Эмоций, Джон. Пытка — это метод, а не цель.
Эмоции. Вот как он нашел меня в доме, вот как ему удалось прочитать мои мысли вчера — он не читал их, а буквально чувствовал то же, что и я. Вот почему он перепугался в машине — потому что перепугался я. Вот почему он был в ужасе после того, как мучил Стефани. Он испытал весь ее страх и страх женщины за стеной одновременно.
— Начинаешь понимать, — сказал Форман. — Складываешь головоломку.
— Вы чувствуете то же, что чувствуем мы.
Форман кивнул, улыбаясь.
— А другие демоны так умеют? Махай, или как там вы его назвали?
— Мхай, — поправил Форман. — Нет, иначе у тебя не было бы ни единого шанса убить его. Он бы еще издалека ощутил твое приближение.
— Вы можете читать мысли?
— Это не чтение мыслей, Джон. Я чувствую — чувствую все то, что и ты.
Он сделал шаг вперед, угрожающе направляя на меня пистолет.
— Если я чувствую надежду, то знаю, что кто-то поблизости чего-то ждет. Кто-то возбужден. Потом я начинаю испытывать страх и понимаю, что его ожидания опасны для него самого, потом я улавливаю что-то более темное, ненависть или агрессию: кто-то желает вреда другому человеку, и у меня мгновенно возникает та же потребность. Таким образом, если ты когда-нибудь наберешься смелости воспользоваться этой штукой, — он указал пистолетом на нож у меня в руке, — я буду в курсе чуть ли не раньше тебя.
Я посмотрел на нож и положил его обратно на столик.
— Если вы ощущаете эмоции людей, то зачем же их мучить? Разве не лучше дарить радость и счастье, заполнять мир хорошими чувствами?
— Чувства не бывают плохими или хорошими, — сказал он, подходя ближе. — Только сильными или слабыми. Любовь, например, слабое чувство. Кто-то любит тебя, ты отвечаешь ему взаимностью, какое-то время ты счастлив, а потом любовь угасает. Но если один из любовников предает другого, тут и возникают настоящие эмоции, появляется нечто сильное, нечто такое, что оставляет отметину на всю жизнь. Предательство — это самое восхитительное, но, чтобы его подстроить, требуется время, а страх может иметь не меньшую силу, если знаешь, что делать.