Было одно место, где она меня не достанет: квартира Лорен в нескольких кварталах отсюда. Они с мамой не разговаривали со Дня матери, да и раньше общались редко. Уж ей-то мама не позвонит, а если бы и позвонила, Лорен бы не ответила.
Я пошарил глазами в поисках пикапа Курта, не увидел его и с облегчением выдохнул, только теперь осознав, что надолго задерживал дыхание. Этот вечер меньше всего подходил для встречи с Куртом — мне стоило сперва успокоиться и забыть про трупы, расследование и все такое. Я припарковался и вошел в дом, пытаясь вспомнить, в какой квартире она живет. До этого я навещал ее только раз. Бетонные ступени на лестнице крошились, сквозь них проступала ржавая арматура, а кирпичные стены горели красным в лучах предвечернего солнца. Ее дверь была то ли третья, то ли четвертая… у третьей лежала свернутая газета в грязном пластиковом пакете. Я прошел мимо и постучал в четвертую.
Дверь открыла Лорен. Губы ее растянулись в улыбке, а глаза недоуменно округлились — почти сразу же, и все-таки не совсем.
— Джон, что ты тут делаешь?
— Да вот, проезжал мимо, — ответил я, стараясь дышать медленно и ровно.
— Заходи, — сказала она, отступая и делая приглашающий жест рукой. — Чувствуй себя как дома.
Я прошел внутрь, неуверенный и несобранный. Я приехал, сам толком не зная зачем. Просто нужно было побыть с кем-то, а кроме нее, никого не осталось. Но теперь я не понимал, что делать.
— Пить хочешь? — спросила Лорен, закрывая дверь.
— Очень, — пробормотал я.
Квартирка у нее была чистая и пустая, как ухоженный гроб. На кухонном столе виднелись царапины, облицовка местами протерлась, обнажив фанеру, но все выглядело безукоризненно чистым, стулья — одинаковыми. А вот немногочисленные стаканы в шкафчике оказались разными, и, когда она включила кран, тот принялся брызгаться и плеваться. Она, улыбаясь, протянула мне стакан:
— Извини, льда нет.
— Ничего.
На самом деле пить мне не хотелось, но из вежливости я сделал глоток.
— Ну так что у тебя? — поинтересовалась Лорен.
Она перешла в гостиную и плюхнулась на диван.
Я не спеша последовал за ней, чувствуя, как напряжение внутри начинает медленно спадать, и механически сел.
— Ничего, — сказал я. — Школа.
Мне хотелось поговорить, но лучше было просто посидеть молча.
Лорен разглядывала меня несколько мгновений, и чем дольше, тем сильнее вытягивалось ее лицо.
— Мама? — осведомилась она понимающим тоном.
Я вздохнул и потер глаза:
— Ерунда.
— Я знаю, — кивнула она и подтянула колени к подбородку. — Это всегда ерунда.
Я отхлебнул воды. Поставить стакан было некуда, и я сделал еще глоток.
— Все еще злится? — спросила Лорен.
— Не на тебя.
— Знаю, — сказала она, уставившись в стену. — Она и на тебя не злится. Она злится на себя. Злится на весь мир за то, что он неидеален.
Лорен была блондинкой, в отца, а мы с матерью — черные, как вороново крыло. Я всегда смотрел на них обеих как на две противоположности — и по внешности, и по характеру, но сейчас, в этом свете, Лорен, как никогда, казалась похожей на мать. Может, из-за теней под глазами. Или из-за опущенных уголков рта. Я закрыл глаза и откинулся на спинку стула.
Послышался стук в дверь, и все внутри меня завязалось тугим узлом.
— Это, наверное, Курт, — сказала, вскакивая, Лорен.
Я услышал, как хлопнула за спиной дверь и раздался голос Курта:
— Привет, киска… о, да у тебя Джим.
— Джон, — поправила Лорен.
— Джон. Извини, старина. У меня память на имена ни к черту.
Он обошел мой стул, сел на диван и притянул к себе Лорен. Мне захотелось уйти, но что-то меня остановило. Я отхлебнул еще воды и уставился перед собой.
— Все молчишь? — спросил Курт. — Представь, я от него еще ни слова не слышал. Скажи что-нибудь, парень. Я даже не знаю, какой у тебя голос.
Мне многое хотелось сказать ему с момента нашей прошлой встречи: оскорбить, осадить, напугать. Но не получалось. Я никого не боялся: мог отбрить любого громилу в школе, бросал вызов агенту ФБР, не отступил перед демоном, но по какой-то причине пасовал перед Куртом. Что-то внутри меня ломалось при виде его. Почему?
— Так, он пьет, а я — нет? — спросил Курт. — Так-то ты относишься к бойфренду?
Лорен игриво шлепнула его по плечу, встала и отправилась за водой.
— И положи лед на сей раз.
Курт ухмыльнулся, глядя на меня.
— Твоя сестренка — чистая королева огня. Дай ей волю, запихнет стакан в микроволновку.
Лорен включила кран.
— Не воду, детка, содовую, — крикнул Курт в кухню.
— У меня нет. На выходные пойду в магазин закупаться.
— Ладно, — отозвался Курт и снова повернулся ко мне. — Вечно что-нибудь забывает. Женщины, что с них возьмешь, парень?
Вот в чем дело, вот что пугало меня. Он сам: его слова, позы, даже то, как он улыбался.
Он был вылитый отец.
Такое же общительное, шутливое поведение — при полном безразличии к людям. Отчужденность. Он настолько любил себя, что ни для кого больше не оставалось места: мы были аудиторией для его шуток, зеркалом, отражающим его поступки, но не друзьями и не семьей.
И если мы перестанем отражать его поступки и начнем делать что-то сами, возможно, Курт взорвется, как мой отец? Кричал ли он на Лорен? Бил ли ее?