Я вспомнил озеро, спокойное и пустынное, и отбросил мысль о борьбе.
«Я только обмываю ее, не больше и не меньше. Вот сюда еще нужно брызнуть и легонько потереть. Все спокойно. Все в порядке».
Кожа была гладкая, но повсюду виднелись порезы, струпья, волдыри. На вымытом теле это становилось гораздо заметнее, чем тогда, в озере; теперь я понимал, что вся жертва покрыта ранами, как жуткой россыпью конфетти. Чем их нанесли? Волдыри — явные последствия ожогов, места, где кожа вздулась и опухла, как хот-дог на гриле. Я прикоснулся к одному из них, ощущая шероховатую поверхность. Центр волдыря затвердел так, словно это мозоль или его жгли сильнее, чем по краям. Кто-то намеренно прикладывал раскаленный предмет к ее коже, снова и снова, в разных местах.
Кто-то мучил ее.
Теперь происхождение этих порезов и царапин, прежде казавшихся такими странными, становилось понятнее — она не сама поранилась, спасаясь бегством по лесу или пробираясь через густой кустарник, ее целенаправленно кололи и резали бессчетное число раз. По образовавшейся на некоторых ранах корочке я понял, что это длилось какое-то время; я посмотрел внимательнее, нет ли затянувшихся порезов, и нашел в разных местах несколько тонких белых шрамов. Чем нанесены эти маленькие ранки? Опасная бритва оставила бы длинный порез, если только не действовать очень аккуратно. Но я видел короткие шрамы, такие, будто ее кололи. Я поставил баллончик и тщательно обследовал одну из недавних ранок, раздвинув пальцами. Она была неглубокой. Я обследовал другую — крохотное отверстие на бедре. Оно оказалось глубоким и узким, как дырка от гвоздя. Я погрузился в воспоминания об утреннем сне, полном женских криков, и представил, чем бы воспользовался я: здесь гвоздем, здесь отверткой, здесь ножницами. Расположение ран выглядело беспорядочным, но какая-то система все же прослеживалась — разум, руководивший этими действиями, проверял разные инструменты, изучал, какой эффект они произведут. Вызывает ли гвоздь, загнанный в бедро, такой же крик, как и гвоздь, загнанный в плечо? Как гвоздь, загнанный в живот? Чего жертва будет бояться больше, когда ты придешь во второй раз, — раны, пронзающей мышцу, орган или кость?
— Джон?
Я поднял глаза. На меня смотрела мама.
— А?
— Ты в порядке?
Под хирургической маской я не разбирал выражения ее лица, но глаза казались темными, прищуренными, в уголках появились морщинки. Она была озабочена.
— Все нормально, — ответил я, беря баллончик и приступая к работе. — Устал.
— Ты же только что проснулся.
— Я все еще просыпаюсь. Ерунда, просто спросонья.
— Понятно, — сказала мама и вернулась к волосам.
Конечно, все было ненормально. Я представлял, будто сам наношу раны, которые видел.
Передо мной лежала не старушка, мирно отошедшая в мир иной во сне, а женщина, погибшая жестокой, насильственной смертью, после бесчеловечных пыток и унижений. Это не успокаивало мистера Монстра, напротив, возбуждало. Он стал похож на акулу, почуявшую кровь в воде. На тигра, ощутившего запах мяса.
Я превратился в убийцу, который почувствовал присутствие жертвы, — не мертвой, а того, кто мучил ее. Я был убийцей убийц, и если в городе объявился новый, значит пришло мое время.
Я поставил баллончик на столешницу громче, чем хотел, и выскочил в туалет. Не мог больше здесь находиться. Стянул перчатки, швырнул в корзину, открыл кран и принялся пить из горсти. Сделав несколько глотков, я отер лицо рукавом и замер. Потом попил еще.
Я не должен допускать такие мысли.
«Я не убийца, — подумал я. — Убийца — мистер Монстр. А я тот, кто останавливает его».
Я испугался.
Но мне надо было возвращаться в морг. Я обязан узнать о теле все, чтобы лучше понимать, кто убил женщину. Но зачем? В ушах у меня снова зазвучали слова агента Формана: «Ты не полицейский. Ты не следователь». Мне не нужно изучать тело. Я мог вообще не обращать на него внимания.
Я вернулся в морг на автопилоте, ноги сами принесли. Окончательно решил уйти, но вместо этого достал свежие перчатки из коробки на столе.
— У тебя все в порядке? — снова спросила мама.
— В полном, — ответил я и взял со стола тряпку, воспользовавшись этим, чтобы получше рассмотреть порезы на руках трупа.
— С верхней частью мы закончили, — сказала мама. — Помоги мне посадить ее, нужно поработать со спиной.
Я взял тело за одно плечо, мама за другое, и вдвоем мы подняли его. Трупное окоченение прошло, и тело сгибалось свободно.
— О-о, — протянула мама, замерев.
Удерживать легкое пустое тело в полусидящем положении не составляло труда. Я посмотрел на руку мамы и увидел, что она прижимает кожу к спине трупа. Кожа двигалась как-то неестественно.
— Тканевый газ, — объявила она.
Маргарет повернулась и настороженно посмотрела на маму:
— Ты шутишь.
— Посмотри сама, — предложила мама и снова надавила на кожу.
Я присмотрелся: кожа свободно ходила над мышцами, словно они не соединялись. Это было плохо.
— Кожа проскальзывает, — пояснила мама. — Дезинфекция во время вскрытия приглушила запах.
Она наклонилась поближе, сняла респиратор, потянула носом и с отвращением отшатнулась:
— Ох, ужас какой. Клади ее, Джон.