Я вздохнул.
— Сегодня я буду думать только о хорошем и улыбаться всем, кого увижу, — вместе с ней повторил я нашу ритуальную утреннюю фразу.
Она улыбнулась и похлопала меня по плечу. Иногда я страстно желал, чтобы у меня был просто будильник.
— Что ты хочешь сегодня: кукурузные хлопья или овсяные?
— Я сам залью себе кашу, — ответил я и протиснулся мимо нее в ванную.
Мы с мамой жили над моргом в небольшом тихом районе на окраине Клейтона. Формально наш дом находился за городской чертой, но все местечко было таким маленьким, что никто не замечал, в городе ты живешь или за городом, а если замечал, то не придавал значения. В Клейтоне благодаря наличию у нас морга мы принадлежали к тому небольшому кругу семей, где ни один человек не работает на лесопилке. Если кто-то думает, что в таком городке недостаточно покойников, чтобы держать свою похоронную контору, он прав; в прошлом году мы едва сводили концы с концами и денег по счетам вечно не хватало.
Отец платил алименты, точнее, правительство вычитало алименты из его жалованья, но их было недостаточно. Потом осенью объявился Клейтонский убийца и поддержал наш бизнес. Умом я понимал: это грустно, когда для выживания твоего дела должно умереть столько людей, но мистер Монстр наслаждался каждой минутой того времени.
Мама, конечно, не знала про мистера Монстра, но ей было прекрасно известно о моем диагнозе — «кондуктивное расстройство». Это такой завуалированный способ сказать о социопатических наклонностях человека. Официально это называется «диссоциальное расстройство личности», но такой диагноз разрешается ставить только после восемнадцати лет. А мне еще до шестнадцати оставался месяц, так что пока я обходился «кондуктивным расстройством».
Я заперся в ванной и уставился в зеркало. К нему были приклеены маленькие записки — мама писала их, чтобы напоминать о важном, не о повседневных мелочах вроде назначенных встреч, а о принципах, по которым следует жить. Я иногда слышал, как она повторяет их себе под нос, вставая утром с постели. Что-то вроде: «Сегодня будет лучший день в моей жизни» — и другую подобную чушь. Самую длинную памятку она написала для меня — это был список правил на разлинованной розовой бумаге, приклеенной к уголку зеркала. Тех самых правил, которые я составил много лет назад, чтобы держать взаперти мистера Монстра. Я строго следовал им до прошлого года, но потом выпустил мистера Монстра из клетки. Теперь мама взяла на себя обязанность следить за тем, как я соблюдаю эти правила. Я перечитал список, пока чистил зубы.
Правила:
Я не мучаю животных.
Я ничего не поджигаю.
Если я начинаю о ком-то думать плохо, то прогоняю эти мысли и думаю что-нибудь хорошее.
Я не называю людей «это».
Если я начинаю преследовать кого-то, то потом целую неделю стараюсь по возможности не приближаться к нему.
Я не угрожаю людям, даже косвенно.
Если кто-то угрожает мне, я ухожу в сторону.
Очевидно, что правило о поджогах я уже отверг. Мистер Монстр был так настойчив, а наблюдение со стороны матери так пристально, что где-то неминуемо образовалась бы трещина. Костры — маленькие, контролируемые костры, которые никому не причиняли вреда, — я считал чем-то вроде клапана для выпуска пара. Мне приходилось неизбежно нарушать это правило, если я хотел иметь хоть малейшую надежду соблюдать остальные. Я, конечно, ничего не говорил маме; пункт этот оставался в списке, но я его игнорировал.
Откровенно сказать, я высоко ценил мамину помощь, но… жить с этим было непросто. Сплюнув пасту, я прополоскал рот и пошел одеваться.
Позавтракал я в гостиной, смотря новости, а мама маячила в коридоре у меня за спиной так близко, как позволял провод от плойки.
— Что-нибудь интересное в школе сегодня? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
В новостях тоже не было ничего интересного, по крайней мере никаких смертей в городе, а меня только это и интересовало.
— Ты считаешь, Форман хочет допросить меня еще раз?
Мама у меня за спиной на несколько секунд погрузилась в молчание, и я знал, о чем она думает, — мы не все рассказали полиции о том, что случилось в ту ночь. Одно дело, когда за вами приходит серийный убийца, и совсем другое — когда серийный убийца оказывается демоном и на твоих глазах превращается в прах и черную слизь. Как ты расскажешь о таком полиции, не рискуя оказаться в сумасшедшем доме?
— Наверняка они просто хотят убедиться, что все правильно поняли, — наконец произнесла она. — Мы рассказали им все, что знали.
— Все, кроме истории про демона, который пытался…
— Мы не будем об этом говорить.
— Но мы не можем просто делать вид…
— Мы не будем об этом говорить, — повторила мама.
— Но мы не можем просто делать вид…
— Мы не будем об этом говорить, — повторила мама.
Она ненавидела вспоминать о демоне и почти никогда не признавала его существование вслух. Мне отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь, но единственный человек, с которым я мог поделиться, отказывался даже думать об этом.
— Все остальное я уже рассказывал двадцать семь раз, — проворчал я, переключаясь на другой канал. — Форман либо слишком подозрителен, либо глуп.
Другой канал был так же скучен, как предыдущий.