— Да вы давайте вперед, я вас догоню!
— Нет, лучше чинись поскорее, — твердо сказал Ростик, спрыгнув на землю и оглядываясь в сторону деревни, города и всего видимого ему небосклона. — Распыляться не будем.
— Так тут же пути километра четыре осталось.
— Распыляться не будем.
— Так тут же пути километра четыре осталось. Пять минут езды, разок газануть -и в дамках…
— Ты что-нибудь слышал про массированный огонь? Пока мы вместе, даже тебя можем прикрыть, а если распылимся, тогда…
— Командир! — вдруг заорал кузнец.
Он один занялся делом — залез на крышу грузовика, который стоял ближе других к опушке, и рассматривал деревню. Ростик влетел к нему наверх, чувствуя, как под ними обоими прогибается мягкое железо, и попытался рассмотреть хоть что-нибудь между листьями.
А в деревне в самом деле все выглядело куда как серьезно. Почти всех жителей Квелищева, сколько ни на есть, согнали в центр. Тут уже лежали тела пурпурных, их было шестеро. Скорее всего, разводящего тоже нашли, решил Ростик. Потом вперед выдвинулся еще один пурпурный, который вдобавок ко всему ходил с легким хлыстиком. Он обошел трупы друзей, потом прошелся вдоль ряда мирных граждан. И вдруг стал, прямо как в картинах о военной поре, показывать своим хлыстиком на кого-то.
Солдаты, которые очень боялись, что с ними тоже что-нибудь сделают, ретиво бросились исполнять приказы. Их толчки и удары прикладами ясно говорили — они хотят спасти свои шкуры показным рвением. Наверное, пурпурного это устраивало.
— Что они делают? — хрипло спросил кузнец.
Ростик даже не ответил. Он на мгновение отвел глаза и увидел, что почти весь его отряд, даже Чернобров, которому полагалось бы чинить мотор, стоит вытянув шеи и следит за происходящим в деревне.
Тем временем выбранных вытолкали к трупам, построили в подобие неправильной, неумелой шеренги, и Ростик быстро их подсчитал. У него получилось около пятидесяти человек. Много, почти по десятку за каждого пурпурного.
А потом построились солдатики. Все стало окончательно понятно. Пурпурный поднял свой хлыстик и резко опустил его. Из толстых ружей ударили серые молнии. Люди, стоящие над телами пурпурных, вспыхивали как свечи, некоторые отлетали назад от слишком сильного удара, кто-то бросился бежать, кто-то опустился на колени…
Не помогло, конечно, ничего. Слишком велика была огневая мощь ружей, слишком меткими и жестокими оказались стрелки.
Закончив расправу, пурпурный легкими покачиваниями хлыстика стал снова вызывать кого-то из толпы.
— Что, опять? — не понял кузнец.
Ростик ждал. На этот раз пурпурный вызвал крепких, здоровых мужичков. Они послушно потопали вперед, стали складывать убитых на тела пурпурных. Куча получилась как в кадрах кинохроники о немецких концлагерях. Конечно, немецких, подумал Ростик, ведь о русских лагерях никто такой вот хроники не снимал. Да и слишком много было русских лагерей, наверное…
Потом они облили кучу тел бензином, принесенным из склада, и подожгли. Пока эти чудовищные похороны не закончились, никого из стоящих на площади не отпустили. Несколько человек упали, то ли от жары и безжалостного солнца, то ли от горя. Их поднимали и заставляли смотреть… Ростик больше не мог. Он спустился на землю, подошел к уныло копающемуся с какой-то железкой Черноброву.
— Все, кончай, пересаживайся на другую машину, поехали.
— Так ведь немного осталось, через четверть часа тронемся, — вяло отозвался шофер.
— Чернобров, не нужен нам больше этот бензин.
— Как так не нужен?
— Я думаю, — искренне ответил Ростик, — никто ни в какой Чужой город не поедет.
— Как же так? Что же будем делать? — спросила хохлушка.
Ростик оглянулся, оказалось, они все стояли тут, слушали его.
Ростик оглянулся, оказалось, они все стояли тут, слушали его. Лица у большинства были серыми, как небеленый лен, цыганка пустила слезу, словно ребенок.
— Будем нападать.
— Что, вот так, как есть, полувзводом пойдем на них в лоб? — спросил, недоумевая, кузнец. — Мы Квелищево не смогли отбить, а тут — целый город…
— Нет, — жестко отозвался Ростик. — Мы сделали ошибку, нам следовало не оружие вывозить, а народ выводить. Больше мы так не ошибемся.
— Партизанщина? — полуутвердительно поинтересовался Чернобров.
— Именно, — ответил кузнец. Он повеселел, для него даже такой вот отчаянный, ненадежный план был лучше, чем никакого плана.
— И все-таки если мы будем их атаковать, а они за каждого пурпурного будут убивать по десятку наших… — спросила, хлюпая носом, цыганка, — какая же тут партизанщина. Это все равно что в своих стрелять.
Ростик шагнул к ней так резко, что она отпрянула.
— Именно поэтому и нужно нападать. Чтобы спасти хоть кого-нибудь, чтобы вывести хоть часть жителей. — Он мотнул головой в сторону Квелищева: — Ты думаешь, там, под угрозой расстрела, — жизнь? Ты думаешь, они, чувствуя на себе ошейники рабов, живут?
Ростик попробовал успокоиться, провел рукой по лицу. И тогда цыганка шагнула вперед, положила ему руку на плечо, что совсем не вязалось с его вспышкой:
— Да, я все понимаю, командир. Ты не казни себя, не ты виноват, никто не знал, с какими… с кем нам пришлось столкнуться. — Она подождала, пока Ростик посмотрит в ее черные как смоль глаза. — Все было правильно, и все будет правильно. Будем нападать — и спасать, кого еще можно спасти.