— Хорошо, давай считать людей пятой разумной тут расой, — согласился старшина с чем-то, что Ростик прослушал. — Все равно пять, а не четыре.
— Да, пять… Пусть так. — Чувствовалось, что Пестель о чем-то мечтает, может, о вскрытии трупов бегимлеси? — Но вот что удивительно — какие они все благородные.
Такое впечатление…
— Если бы Рост не придумал эту демонстрацию силы с гранатами — был бы уже давно ужином у этого бла-ародного! — насмешливо протянул старшина.
— И все-таки если бы у них не было понятия чести, они бы действовали…
— При чем тут честь? — удивился старшина. Оба собеседника помолчали, потом Квадратный безапелляционно высказался: — В плен нужно было брать, а не дуэли устраивать. На их месте я бы…
— Может, у них не любопытство включается, а что-то другое? — возразил Пестель.
— При чем тут любопытство? Поймать новый вид разведчиков — это прямой расчет, а не любопытство. Где, что, сколько, куда, чем вооружены — вот о чем думать следовало, а не об Олимпийских играх!
— Интересно, как ты это сделаешь без языка? — спросил Ростик. — Они и так немало узнали, а что не увидели, могут додумать.
— А что не додумали, их не интересует, — подхватил Пестель. — Вот я и говорю — благородство воина, тут так принято.
Они проехали почти километр, когда Квадратный буркнул, подводя итог дискуссии:
— Нет на войне благородства.
Если бы это сказал кто-то еще, над фразой следовало бы подумать, а в устах Квадратного ее можно было просто принять к сведенью и покончить с этим.
Проход между скалами они нашли на следующий день, уже после обеда. Можно было бы и раньше до него доскакать, но они не торопились. Такие вот пошли у них времена, что можно расположиться на дневной роздых, развести костер, пообедать горячим мясцом и чаем. Никто за ними не гнался, никто не угрожал — благодать!
Ростик даже успел искупаться в соседнем ручье. Потом, подумав, загнал в воду и своего жеребчика, вымыл его от кончика носа до задних копыт. Каково же было его удивление, когда, закончив, он вдруг почувствовал дружеский тычок мягким носом в плечо — оказалось, жеребец Квадратного тоже решил быть чистым. Видимо, отношения с лошадюгами незаметно для Ростика налаживались, они его признали уже годным для роли банщика, и на том спасибо.
Так как старшина был еще слаб, Ростик управился и с его конягой, а вот со своим Пестелю пришлось разбираться самому, довольствуясь только устными советами Ростика. Впрочем, он не протестовал, у него-то, что бы там ни думали некоторые, был опыт возни с разной живностью куда больше, чем у десяти Ростиков. Может, даже больше, чем у Роста и старшины, вместе взятых.
Сначала проход им показался каким-то другим. Никто из троих не был уверен, что они идут правильной дорогой. Потом Рост вспомнил рощу, которую они проезжали. Через пару километров старшина узнал странный валун на верхушке небольшого взгорка, и вдруг стало ясно, что они идут именно той горловиной, которую и назвали перевалом.
— Запоминайте, — сказал старшина, — тут еще не один раз придется ходить самим и других водить.
— Что мы там забыли? — вздохнул Пестель. — Со своей бы стороной справиться…
Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий солдатик… Он усмехнулся, почему-то он был этому рад.
На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было плохо. Хотя чем именно — никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными, настороженными и даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало.
Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель:
— Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут Соловей-разбойник засаду сплел.
Лагерь разбили у небольшого, холодного прудика, образовавшегося в ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали камни, так что возникло давно не испытываемое ощущение, что они находятся в закрытом пространстве, в комнате например.
Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок поджаренного на огне мяса.
— Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили?
— Не знаю точно, но кажется…
— Да изрядно будет, — вмешался Пестель. — А что?
— Идея такая. — Старшина тяжко вздохнул. — На том месте мы оставили кучу еды для самых… Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли шакалов, то ли гиен каких-нибудь.
— Гиены кашляют и смеются, — высказался Ростик. — Так о них писал Майн Рид.