— И помогало? — Мы, затаив дыхание, слушали бабулю.
— Помогало.
Мы с Каринкой как-то уже просили помощи у воды. Аккурат перед творческим вечером в городском доме культуры. Маня на этом концерте должна была сыграть на скрипке, а на нас с Каринкой возложили ответственность исполнить в два голоса песню «Мокац невесты».
В ночь перед выступлением мы не сомкнули глаз. Волновались.
— Давай попросим у воды, чтобы она помогла нам, — предложила сестра.
— Давай, — обрадовалась я.
Мы прокрались в ванную, открыли кран.
— Водичка-водичка, — зашептала Каринка, — унеси наши страхи за далекие берега да похорони где бабуля рассказывала, а то мы не помним, чего она там говорила. И сделай так, чтобы мы на концерте выступили лучше всех.
— За Маню еще попроси, — пихнула я ее локтем.
— Да, — спохватилась Каринка, — и чтобы Маня ни разу не сбилась, а то она жаловалась, что плохо выучила пьесу.
Видимо, водичка истолковала наши слова с точностью до наоборот, потому что концерт «удался» на славу — сначала Манюня пиликала на скрипке так, что с потолка кусками сыпалась штукатурка, а потом сестра устроила на сцене форменное светопреставление. Когда ведущий объявил: «Песня «Мокац невесты», Комитас, исполняют сестры Абгарян», — Каринка прыснула.
— Быгага, — покатилась она, — сестры Абгарян!
— А что, надо было нас братьями Абгарян объявлять? — прошипела я.
Мы вышли на сцену, аккомпаниатор взял аккорд, Каринка открыла рот и сорвалась в смех. Пока я драла глотку, пытаясь изобразить двухголосное пение, сестра корчилась от хохота, уткнувшись мне в спину.
Слушатели ликовали, бешено хлопали и требовали исполнения на бис. Я старалась не глядеть в зал — во втором ряду, поджав губы, сидела Ба.
— Никогда больше не выйду петь с тобой, — рыдала потом за кулисами я.
— А нечего объявлять меня сестрами Абгарян, — оправдывалась Каринка.
Ба после концерта назвала нас дегенератками и сказала, что это самый большой публичный позор, пережитый ею за всю жизнь.
Поэтому, когда мама пошла жаловаться воде, мы с сестрой переглянулись и пожали плечами.
Поэтому, когда мама пошла жаловаться воде, мы с сестрой переглянулись и пожали плечами. Каринка быстро соорудила из хлеба, ломтика брынзы и поджаристого омлета бутерброд и украсила его перьями зеленого лука.
— Видала красоту? — повертела она бутербродом у меня перед носом.
— Можно подумать! — фыркнула я.
Гаянэ, нахохлившись, сидела над своей тарелкой. К омлету она не притронулась.
— Ты чего не ешь?
— Я просто рассказываю омлету свои горя, — объяснила она. — Сначала рассказала, как меня в садике Ася за волосы три раза пребольно дернула, а сейчас рассказу, как Каринка громко хрыпела и не давала нам спать. А потом поем.
— Сама ты хрыпишь, понятно? А я храплю! — надвинулась на нее Каринка.
Гаянэ озадаченно уставилась на нее.
— Так я же и говорю — хрыпишь, — засопела она, — умыпалата ты, вот ты кто! Сначала ты хрыпела, а потом Наринка пихалась локтем. И я проснулась. Полезала немнозко, мне стало скучно, и я разбудила Наринку. Мы полезали, послушали твой хрып и, когда заболели уши, решили тебя тозе разбудить. Вот.
— До сих пор звон в ушах стоит, — подтвердила я слова Гаянэ. Каринка отложила бутерброд и полезла драться, но тут из спальни вышел папа, и мы побежали обниматься с ним.
— Несите обратно мои деньги, — пробурчал папа вместо приветствия.
— Все? — расстроились мы.
— Все!
Вчера у папиного друга случился день рождения, вследствие чего папа вернулся домой навеселе и вручил каждой из нас по десять рублей. Мы особо не радовались, потому что по опыту знали — деньги, которые папа раздаривает, будучи подшофе, он обязательно забирает утром. Сегодняшнее утро, увы, исключением не стало.
Пока мы, вздыхая, доставали из копилок купюры, мама ругала отца.
— Сколько раз тебе говорить, что нельзя с детьми так поступать — ты им сначала отдаешь деньги, а потом забираешь.
— Жена! — взвыл папа. — Во-первых, я вчера был навеселе.
— И еще — был навеселе! — не преминула вставить шпильку мама.
— Ууууу, носовой волос! Так вот, во-первых, я был навеселе, во-вторых — я же не все деньги забираю, каждой дам по пятьдесят копеек. Пусть гуляют!
— Ура! — запрыгали мы. — Пятьдесят копеек! Это же две трубочки со сливочным кремом и один коржик!
— Видишь? Они совершенно на меня не обижаются. Правда, девочки?
— Правда-правда, — захлопали мы в ладоши.
— А еще я вам обещаю, что через неделю, в следующее воскресенье, мы обязательно поедем на шашлыки.
— Юра! — Мама чуть не задохнулась от возмущения. — Я же тебя просила заранее детям ничего не говорить!
— А через неделю — это сколько? — встрепенулась Гаянэ. — Чичас или вечером?
— Дочка, тебе уже семь лет, а ты не знаешь, что такое через неделю, ай-ай-ай! — покачал головой папа.
— Ахахаааа!!! — театрально рассмеялась мама.
— То есть шесть лет, — забегал глазами папа.
— Вот сколько мне, — Гаянэ выставила пять пальчиков, — столько и еще половина. Только как это называется, я забыла. Мозет, восемь с половиной?
Нам с Каринкой пора было убираться в детской. Надо поторапливаться — сегодня воскресенье, а значит, Ба жарит пирожки!
— А когда мы поедем на сашлыки? — мучила Гаянэ папу, пока мы пылесосили и протирали пыль.