Тетя Сирун была безнадежно, бескомпромиссно некрасива. И даже уродлива. Это была невысокая, очень худая женщина с отчаянно косящим правым глазом, огромным носом, плоским большим лицом и практически безгубым ртом. Ко всему прочему у нее были выпученные глаза, огненно-рыжие, вьющиеся мелким бесом волосы и бакенбарды.
За неимением личной жизни, тетя Сирун вела активную общественную. Вот и сейчас она собрала небольшую, готовую к несанкционированному митингу толпу и привела ее к дверям нашей квартиры.
— Надя, — тянула маму за руку тетя Сирун, — ты посмотри, что наделала твоя дочка, пойдем, полюбуйся.
— Которая из них? — пыталась выиграть время мама.
На самом деле она, конечно же, знала, КОТОРАЯ из ее дочерей способна за столь короткий срок навлечь на себя гнев толпы.
— Кто же еще, как не негодница Каринэ? — сверкнула разнокалиберными очами тетя Сирун. — Это же не девочка, а мировой катаклизм!
Делать было нечего, мама накинула пальто на плечи, и мы пошли смотреть, чего такого ужасного натворила Каринка. Оказалось, за те пятнадцать минут, что нас не было, сестра успела покалечить Рубика, а потом где-то раздобыла сломанный веник и, обмакивая его в лужу с подтаявшим снегом, забрызгала грязью свежепобеленные стены соседнего подъезда аж до третьего этажа. Она бы и до пятого дошла, но на ее топот вышла тетя Сирун и спугнула сестру. Каринка убежала, а тетя Сирун пошла вниз, звоня в каждую квартиру и призывая всех соседей пойти и разобраться с дочерью стоматолога из двадцать восьмой квартиры.
— Мы обязательно побелим стены в подъезде, — успокоила мама взволнованных соседей.
— А если она завтра дом взорвет? — не успокаивалась тетя Сирун. — Вы что, обязательно его отстроите?
Но люди на нее зашикали, что, мол, бог и так наказал Надю такой дочкой, и нечего Сирун нагнетать.
— Вы что, обязательно его отстроите?
Но люди на нее зашикали, что, мол, бог и так наказал Надю такой дочкой, и нечего Сирун нагнетать.
— Пусть только вернется, пусть только вернется, — повторяла мама как заклинание, пока мы шли домой.
Дома оказалось, что мама забыла на плите молоко, и, пока мы любовались художествами сестры, оно убежало и испачкало всю плиту.
— Пусть только вернется! — приговаривала мама, оттирая плиту от пригоревшего молока. — Пусть только вернется!
Мы с Манькой испуганно переглядывались. Ясно было, что Каринке сегодня несдобровать. И ей таки несдобровало.
— Мам, лучше ты меня сразу накажи, чего до вечера ждать? — заявила сестра с порога, как только, проголодавшись, вернулась домой. Мама втащила ее в квартиру и от души оттаскала за уши.
— Зачем? Ну зачем ты это сделала, варвар малолетний? — приговаривала она.
— Я не знаююююю! — орала Каринка. — Знала бы, сама бы тебе рассказалаааааа!
— Сколько можно, ну сколько можно?
— Мам, я тебе сразу говорю, чтобы ты меня за это отдельно не наказывала. Я еще Рубика побила. Кирпичом. И сейчас у него на голове шишка размером с шапку!
— Что?! — задохнулась мама. — Размером со что у Рубика шишка?
— С шапку, — подсказали мы с Манькой.
Мама какое-то время хватала ртом воздух, словно задыхалась. Потом она пошарила за спиной и схватила первое, что попалось ей под руку. А под руку ей попался пластмассовый венчик для взбивания яиц. Сначала она сломала этот венчик о Каринкину спину, а потом поволокла ее в детскую спальню.
— Вот и сиди теперь в комнате безвылазно!
И теперь Каринка, как заправский узник, сидела в детской. Единственным способом общения с внешним миром была неработающая розетка. Которую, кстати, тоже сломала она. Просто поставила эксперимент — что будет, если впрыснуть туда водички из клизмы, а потом засунуть спицу. Что было, что было!!! Страшно рассказывать.
Как только мама вышла из кабинета, мы снова приблизили карикатуру к розетке.
— Отодвиньте ее, а то мне ничего не видно, — командовала Каринка, — направо. Я сказала направо, а не налево, а теперь вверх! Еще чуть-чуть. А, вижу. Да ну, ерунда какая-то, наши ракеты во сто раз мощнее!
— А мы чего говорим? — хмыкнула Манька. — Наши ракеты любого врага взорвут за секунду!
— Это хорошо, что я в свое время сломала розетку, — радовалась Каринка. — Теперь нам можно общаться через нее. А то мне скучно сидеть взаперти.
— Мы можем даже еду передавать, если мама решит тебя голодом морить, — обрадовала ее я, — хлеб там, или сыр. Хочешь покушать?
— Нет, спасибо, пока не хочу, но как только захочу, дам знать.
— А хочешь карандаш и листок бумаги?
— Зачем?
— Ну чтобы книгу писать. Все узники книги пишут, вот и ты напишешь.
— Не надо, передайте мне лучше спицу, я буду слова на стене царапать. Отсчет дней буду вести, стихи писать, — стала перечислять Каринка, — глядишь, так и время быстрее пролетит!
Мы с Манькой побежали выдергивать из маминой вязки спицу, но тут с работы на обеденный перерыв вернулся папа. И принес большой батон докторской колбасы, которую выдали в больнице всем врачам. Как премию. И мама с порога опрометчиво рассказала ему о художествах Каринки. А надо было подождать, пока папа поест и успокоится. А так как мама не подождала, то случилось то, что случилась. Папа на голодный желудок моментально вызверился, рванул в грязных ботинках в спальню и метнул батон колбасы в Каринку.