И тут я вспомнила про кровь Пашо.
— Пап, а почему нас ругают кровью Пашо?
— Это кто вас ругает кровью Пашо? — нахмурился отец.
— Ты лучше расскажи им, кто такой Пашо, — заглянула в комнату мама.
— Можно подумать, твои гены в зубодробительности уступают моим, — разобиделся отец.
— Дети, — вздохнула мама, — Пашо — ваш прапрадедушка. Я не знаю другого такого человека, которого разъяренный батюшка дважды отлучал бы от церкви.
За чудовищный характер. Несмотря на то, что ваш прапрадед ни разу не переступил порога храма и не платил церковной десятины, он, завидев на улице священника, начинал в остервенении крутить у него перед носом дули и выкрикивать вслед всякие обидные слова. За что и был дважды предан анафеме. Всю жизнь Пашо провел как бы в окопах, воюя с законами мироздания, не признавал теории гелиоцентрического строения Вселенной и находился в перманентной войне с Богом. Которую, я думаю, он таки выиграл. С большим перевесом, да.
Мы ничего не поняли из маминого рассказа, но на всякий случай дружно поахали.
— А Корнилиха? — встрепенулся папа. — Что же ты тогда о своих генах умолчала?
— Чего это Корнилиха? — разобиделась мама.
— А того! Дети, рассказать вам о маминых мощных славянских корнях?
И папа рассказал нам. о маминой бабушке Анне Корниловне Медниковой, которую народ для пущего пиетету величал Корнилихой. Корнилиха была помещицей, рано потеряла мужа и одна поднимала четверых детей. Была известна своим крутым нравом, никогда не прощала обид и работников, принявших на грудь, собственноручно секла вожжами. «До треску в костях», — вращая зрачками, заключил папа.
— Ну и предки у вас, — испугалась Маня, — вот ведь изверги!
— И кому-то этот набор генов достался в полном комплекте, — горестно вздохнули родители и уставились на Каринку.
У сестры по лицу заметались глаза.
— Нет у меня никаких генов, — возмутилась она.
— Конечно, нет. У тебя не гены, а пургены, — заключил папа и скорбно сложил на груди руки.
ГЛАВА 10
Манюня пишет фантастичыскый роман, или Папа — Ян Амос Коменский
Есть у детей одна удивительная особенность, не поддающаяся никакому логическому объяснению. Почему в будние дни, когда нужно просыпаться рано, их не добудишься, зато в выходные они поднимаются ни свет ни заря?
— Ну что за наказание такое, — ругалась мама, — неужели нельзя хотя бы в воскресенье дать мне выспаться?
— Я кушать хочу, — канючила Гаянэ.
Мы с Каринкой виновато сопели на пороге родительской спальни. Нам было очень жалко маму, она действительно недосыпала — поднималась в шесть утра, а ложилась поздно ночью. Мама вела в старших классах русский язык и литературу и часто приносила домой большие стопки тетрадей с контрольными диктантами и сочинениями. Вечера напролет она занималась нами, а когда мы ложились спать, стирала, гладила или вязала, а потом еще проверяла тетради учеников. Мы помогали ей, как могли. Если мама затевала стирку раньше, чем мы ложились, я вместе с нею полоскала и отжимала белье. Сначала мы прокатывали его между двумя валиками стиральной машины — я крутила ручку, а мама заправляла отстиранное обжигающее белье в валики, а потом полоскали в ванне, доверху наполненной чистой водой. Далее затягивали белье жгутом и, накручивая с обоих концов, отжимали влагу по возможности до последней капли.
Какое-то время и с приготовлением завтраков получалось справляться самим, в конце концов, мы с Каринкой были уже достаточно большими девочками и вполне могли соорудить бутерброды и заварить чай. Но однажды я чуть не спалила полкухни, и мама строго-настрого запретила нам подходить к плите. А раз уж завтракать всухомятку она нам тоже не разрешала, пугая детским гастритом, то ничего не оставалось, как будить ее ни свет ни заря.
Пока полусонная и недовольная мама жарила омлет и заваривала чай, мы с деланно-скорбным выражением на лицах накрывали на стол.
— Мам, мы ооочень долго терпели, — оправдывалась Гаянэ, — вот когда совсем в зивоте заскворчало, тогда пошли тебя будить.
— Может, все-таки заурчало? — Мама поддела лопаточкой румяный омлет и перевернула его на другой бок.
— Сначала заурчало, потом заскворчало, да так сильно, что ноги вот так — вот так делали, — Гаянэ взобралась на угловой диванчик и мелко затрясла ногами. — Прыставляешь, мам, чуть с голоду не умерли, так ноги дрыгались!
Мама прыснула и окончательно проснулась. Чмокнула Гаечку в кругленькую щечку.
— Это даже хорошо, что вы меня разбудили, а то мне снился жуткий кошмар, — вздохнула она.
— Какой?
Но мама не стала рассказывать, что ей снилось. Она разложила по тарелкам омлет и ушла в ванную комнату — «разговаривать с водой». Этому ее научила бабуля. В Архангельской губернии, откуда она родом, считалось, что вода уносит с собой все печали.
— При этом нужно обязательно соблюдать два правила, — объясняла она, — рассказывать свои горести «бегущей» воде и не проговариваться больше никому. Иначе она обидится и не поможет. Это сейчас все просто — открыл кран и нажаловался о своей беде. В наше время такого не было. Проснешься с утра, или к речке побежишь, или встанешь над дождевой бочкой, зачерпнешь ковшиком воды, льешь тонкой струйкой и рассказываешь. А потом прошепчешь: «Водичка-водичка, унеси мои страхи за далекие берега в темные врата, да закопай в глубоком овраге, да придави тяжелым валуном».