— Трепло твой Угробов. С пяти шагов из табельных отказался. А на кулаках он слабак.
Внимание наше привлекает подозрительная личность на босую ногу и в тулупе из недавно освежеванного белого медведя. Личность пристает к прохожим, прося по железнодорожному атласу указать направление на горы Гималаи. Судя по нечленораздельным звукам, личность явно не имеет российского гражданства. Гость страны, одним словом.
Пока я помогаю заблудившемуся иностранному туристу проложить по атласу кратчайший маршрут, Баобабова подремывает, уткнувшись в мохнатое плечо туриста.
Снова появляются маленькие человечки. На этот раз оранжевые. У них другое предложение. Они отвозят нашего дорогого гостя в Гималаи, а Баобабова за это капает им пять капель высокооктанового ракетного топлива.
Заканчивается все тем, что мы с Машкой заталкиваем упирающегося и непонятно голосящего товарища в медвежьей шкуре в подогнанное зелены?' ми человечками маршрутное такси серебристого цвета с огоньками по ободку. Прапорщик честно выполняет свою часть сделки, отоваривая оранжевых, не отходя от кассы. Человечки протестуют, но Машка их убеждает табельным оружием. Дорогой иностранный гость и приставучие оранжевые попрошайки улетают, а мы с напарницей решаем, модно или нет в этом сезоне разгуливать по городу в варежках из белого медведя.
Заставляем встречный милицейский патруль петь с нами про ягоду, которая малина.
В киоске покупаем упаковку мороженых сарделек, бутылку кетчупа и шоколадку. Пока я шуршу оберткой и давлюсь шоколадкой, Машка грызет сардельки, запивая их из горла кетчупом.
Оказываемся в консерватории.
— Ягода?ма?ли?на!
Во втором акте Баобабова в грубой форме объясняет дирижеру, что припев про малину должны петь все, а не только скрипачи и скрипачки. Дирижер долго не соглашается, за что Машка ломает его палочку и руководит оркестром сама.
— Нас с собой манила!
Зрители долго не отпускают со сцены Баобабо?ву. Приходится петь на бис. — В поле звала!
Осознаю себя не окончательно потерянным для общества в круглосуточном банке, где мы укладываем на пол посетителей и персонал, объясняя им, как правильно уберечься от вооруженного ограбления. Потом все вместе едем в баню. Потом снова в банк занимать до получки. Потом убегаем от розовых человечков, предлагающих в обмен за Машкины капли абсолютной невидимости выдать каждому гражданину Российской Федерации по пятьдесят тысяч американских рублей. Наученные инопланетными товарищами, маскируемся в парке аттракционов.
Окончательно лишаюсь ориентации в плавающем лебеде, роняя голову на железный кулак давно храпящей напарницы. Совсем не к месту приходит удивительная теория о возникновении в человеческом мозгу извилин. Теория спорная, но верная. Чем больше бьешься головой, тем больше извилин.
Теряю память, свернувшись калачиком на коленях у Машки.
Полцарства за Упсу!
Холодно. Пытаюсь натянуть на голову одеяло. Оголяются пятки. Еще холоднее. Подтягиваю ноги к подбородку. Начинают дрожать коленки и спина. Не выдерживаю, просыпаюсь.
На соседнем топчане спит Баобабова. Детская улыбка, спокойное дыхание, превращающееся в густой пар, упавшая на пол простыня, заледеневшая кожаная юбка с бронированными накладками вместо карманов. У Машки бронежилет, скорее всего, утепленный, поэтому ей, в отличие от меня, хорошо и спокойно.
— Маша! Маш!
Баобабова резко соскакивает с топчана, визжит, наступая пятками на холодный пол. Обнаруживает рядом меня и успокаивается. Когда надежный напарник рядом, любой прапорщик утихомиривается мгновенно.
— Мы где? В морге, что ли?
Ищет под топчаном армейские ботинки.
Обнаруживает рядом меня и успокаивается. Когда надежный напарник рядом, любой прапорщик утихомиривается мгновенно.
— Мы где? В морге, что ли?
Ищет под топчаном армейские ботинки.
— В морге подушки под головы не подкладывают. — Хлюпаю носом. Холодно, вот и хлюпаю. Глупые вопросы.
Найденные армейские ботинки Баобабова отогревает дыханием. Иней тает, превращаясь в маленькие капельки.
— А я догадываюсь, где, — говорит она, с трудом натягивая ботинки. — Дерзну предположить, что вчера ты, Лесик, изрядно перебрал. И меня вместе с тобой пригласили погостить в наш местный вытрезвитель.
Свои кроссовки обнаруживаю примерзшими к дверце железного шкафчика. Отколачиваю их стоящим рядом ломиком. Внутри ящика остальная одежда. Перегибаю ее пополам, чтобы удобнее тащить, и шлепаю к дверям. Дыхание у меня не столь горячее, самостоятельно со льдом не справится.
— Снег в вытрезвителе прекрасен и свеж, блестки серебряной пыли. Главное все ж — не исполненье надежд. Главное — чтоб они все же были, — непонятно с какой радости декламирует Баобабова, проверяя целостность оружия и амуниции.
Двигаясь по утоптанной тропе вдоль стены, обнаруживаю дверь.
— Откройте!
Если это действительно не морг, а вытрезвитель, то рядом должны быть живые люди.
Дожидаться, пока отыщутся живые, нет сил. Баобабова с разбегу вышибает двери, и мы вываливаемся в соседнее помещение. Это коридор. Здесь гораздо теплее. И инея на полу и стенах поменьше.
— Голова трещит.
— А я тебя не заставляла, — нагло врет Машка. Пятый наперсток, хоть и наполовину наполненный, она предложила почти силой.