Уже вижу стоящий в конце полосы силуэт нашего самолета. Рядом скачут крошечные фигурки летчиков, подбадривающие нас взмахами рук. Но радоваться рано. Водитель, залегший между кресел, именно так и говорит.
Но радоваться рано. Водитель, залегший между кресел, именно так и говорит. У него кончились патроны, и, кажется, он горько плачет, потому что не может до конца выполнить приказ. Над головой раздается сильнейший грохот. Вот теперь и я вижу «Ту?104». Пролетает над нами, едва не задев крылом. Нутром, наверное, чует, что по его душу старший лейтенант Пономарев едет.
Снова грохот. На крыше кто?то определенно есть. Иначе с чего водитель зубами срывает чеку на гранате и шепчет слова прощания.
В лобовое стекло неожиданно врезается что?то тяжелое. Инстинктивно отстраняюсь, прикрываю глаза. Но замечаю, что тяжелое похоже на здоровую лапу, срывающую работающие дворники. Мне уже совсем страшно. Стекло трещит, лопается на тысячи кусков, слышен звук разрываемого металла, и в салон вваливается новое действующее лицо. Залегший водитель на звук бросает гранату. Она врезается в приборную доску, отскакивает и прячется в кулаке пришельца.
— Совсем обалдели?! — кричит пришелец, и я вижу, что амур в памперсе ошарашенно грозит мне острой стрелой.
— Машка?!
— Нет, генерал с пенсионной книжкой!
Баобабова, скрипя зубами, стискивает в кулаке гранату. Ее слегка встряхивает, слегка откидывает в салон, прямо на блаженно улыбающегося водителя. В кулаке напарницы грохочет, сверкает и взрывается боевое вооружение. Пороховой дым быстро уносится из автобуса сквозняком.
— Тебя, Лесик, ни на секунду одного оставить нельзя. — Баобабова вываливает из пригоршни осколки и отряхивает ладони. Замечаю небольшой порез и чувствую огромную благодарность. Если бы не она, взорвалось бы все к аэрофлотной бабушке.
Как это у нее с гранатой получилось? Не знаю. Она частенько на свалку ходит тренироваться. Выучка и практика. И никаких чудес.
Машка зализывает ладонь, второй рукой цепляясь за водительское кресло. Скорость большая, слегка мотает по сырой дороге, да и я настолько возбужден, что забываю сбавить скорость.
Вернулась! Совесть окончательно не потеряла и приказ не нарушила. А в приказе том, давнишнем, ясно сказано прикрывать тылы старшего лейтенанта Пономарева и помогать в его трудной, а иногда и смертельной работе.
Баобабова просовывает ногу между моими замороженными конечностями и давит на тормоз. За автобусом образовывается черный шлейф резиновой гари, скрипит все, что может скрипеть. Автобус замирает в метре от радостных летчиков, которые так и не перестали махать руками.
— Спасибо, Маш. А я ведь знал, что ты меня не бросишь.
— Знал… — Баобабова рассматривает царапину, которая заживает быстрее, чем порез на собаке. — А чего ж стреляли?
— Это он.
Он — водитель из специального отряда водителей — счастливо улыбается. Судьба подарила ему еще один день жизни и встречу со смелой и даже где?то прекрасной незнакомкой. Он же не знает, что Баобабова — прапорщик.
Дарю водителю в честь знаменательной встречи каску. Пока Баобабова громко разбирается с водителем, общаюсь с летчиками. Они убеждают меня, что погода нелетная, что экипаж третий день без сна, что в таком неуравновешенном состоянии лететь чистое самоубийство. Сколько бы ни было слов, видно — эти люди боятся. Они же тоже не дураки, понимают, что «Ту» не просто самолет, а нечто необычайное и в высшей степени подозрительное.
У меня один довод — это генерал в каракулевой папахе, который любит махать шашкой.
Приказ есть приказ. Летчики, вспоминая генерала в самых теплых выражениях, забираются в самолет. Мы с Марией следом. В тесном салоне не протолкнуться. В наличии только два кресла, вдоль салона валяется ржавая труба, подпертая кирпичами.
— Чтоб не болталась во время взлета, — поясняет один из пилотов, высунувшись из кабины. — Смотрите сюда. Как только загорится зеленая лампочка, дергаете вот за этот рычаг.
Как только загорится зеленая лампочка, дергаете вот за этот рычаг. Оборудование само придет в действие. Дальше по расписанию.
Летчик прячется в кабине, оставляя нас одних подумать над вопросом, что по расписанию и что дергать.
Кукурузник рулит на взлетную полосу. Экипаж ждет воздушное окно. Взлетать, когда «Ту» пролетает над нами, невозможно. Турбулентность, понимать надо.
Молчим. У нас с Машкой такой уговор: перед сложным делом не надоедать друг другу душещипательными беседами. Каждый имеет право побыть наедине со своими мыслями. Просмотреть, может, в последний раз, семейные фото, почистить оружие, поправить снаряжение. Баобабова, например, снимает с голени ножик?мачете и со скучающим видом медленно оскребывает бритую голову. Не успела с утра в парикмахерскую забежать. Из?за чрезмерной болтанки кукурузника несколько раз режется, но, кажется, совершенно не замечает ран. Через десять минут экзекуции голова Машки становится похожей на изнасилованный скальпелем барабан.
— Знаешь, почему я самолеты не люблю? — Напарница нарушает договор, пододвигается поближе, чтоб в ухо посильнее и послышнее: — Мы как в самолете куда летим, так обязательно в дерьмо попадаем. Секретное учреждение в тайге помнишь? А на полюсе как нас чуть полярники не сожрали?