В дверь заглядывает проводник, так похожий на генерала. Только без фуражки.
— На дворе одиннадцатое, товарищи. А белье еще не сдано. Нарушаете.
Баобабова ногой задвигает дверь. Озадаченный проводник с той стороны предполагает, что люди ноне пошли нервные и сильно озабоченные.
— Одиннадцатое. Слышал? — Машка не отвлекается, стараясь поскорее объяснить мне ситуацию. — Выходит, мы с тобой и не были в том месте.
— В каком таком месте? — настораживается Садовник.
— На пляжах загорали, — отмахивается от него Баобабова, но я замечаю в ее глазах некоторую досаду. — Знаешь, как это называется? Нестыковка календарная.
Слегка обиженный Садовник возвращается к маньяку.
— Какая ужасная, какая кровавая драма, — вздыхает Садовник, почесывая под носом. — Столько жизней пропало даром, а люди, в обязанности которых входит расследование подобных дел, собирают милостыню во Владивостоке.
Баобабова подмигивает. Мол, дальше больше будет.
— Ребята хотят, чтобы мы поймали Безголового! — веселится она. — Представляешь, Лешка, когда мы пытались сделать это самостоятельно, нас на чертовы кулички загнали. А теперь на коленках ползают, лишь бы погоны свои сберечь.
— Прапорщик! — вспыхивает капитан Угробов и похлопывает по кобуре. Он не из тех капитанов, кто смолчит. Он не терпит оскорбления.
— Она больше не будет, — вступаюсь я.
Угробов шепчет чуть слышно: «Капитаны прапорщиков и детей не обижают», — и успокаивается.
За окнами знакомый город. Трубы, дома, парки, шлагбаумы. Подползает замусоренный перрон. Садовник торопливо сгребает в пакет продукты и неиспользованные ромашки. Капитан, укрывшись за простынею, переодевается.
— Сейчас в отделение и докладную о прогулах на стол, — говорит он, пытаясь на одной ноге запрыгнуть в брюки. — Марш на перрон и ждите меня там! И запомните, мы за вами наблюдаем.
Машка, не переставая хихикать, тянет меня на выход. В проходе сталкиваемся с проводником. Он смотрит в окно, а когда я прохожу мимо, тихо спрашивает, обращаясь к перрону: «Кто?»
Если бы не Машка, я бы разобрался с гражданином по всем пунктам.
Машка, не переставая хихикать, тянет меня на выход. В проходе сталкиваемся с проводником. Он смотрит в окно, а когда я прохожу мимо, тихо спрашивает, обращаясь к перрону: «Кто?»
Если бы не Машка, я бы разобрался с гражданином по всем пунктам. Но сильные руки напарника выпихивают меня из вагона. Инстинктивно делаю широкий шаг и прыгаю на асфальт.
…Скрипят деревянные полы родного кабинета. Стою в непривычной позе спрыгнувшего с турника гимнаста. За спиной заходится смехом Машка. Вокруг нас стены восьмого отделения милиции. За окном свалка. На столах аккуратно сложенные папки с делами, политый кактус и только что вскипевший самовар.
В дверь заглядывает капитан Угробов.
— Пономарев, тебе плохо? А если хорошо, то почему в такой раскоряке? Генерал просил передать, что ваш гонорар за съемки в передаче «Человеческий Закон» он перечислит в фонд пострадавшим от укуса бешеных собак. Я что?то смешное сказал, прапорщик?
Продолжая дергаться, Машка сползает на чисто подметенный и только что вымытый пол. Я же в полнейшей прострации.
— Поругались, что ли? — Угробов переводит взгляд с меня на Баобабову. — Странные у вас отношения внутри коллектива. Очень странные. Но это не должно мешать работе. Преступник еще на свободе, и ловить его будем мы.
Начальство исчезает, оставив после себя стойкий запах кефира.
Машка на полу затихает, утирая слезы. Я распрямляюсь, приобретая нормальное для российского милиционера положение.
— И как все это называется?
Баобабова вынимает из косметички надкусанное яблоко с гнилым боком, впивается в него зубами и заумно морщится:
— Именно это я и называю календарной нестыковкой.
На цыпочках подкрадываюсь к двери, открываю ее на два пальца и выглядываю в коридор. Гудение люминесцентных ламп для меня милее вагонных перестуков.
— Вот она какая, родина!
В восьмом отделении обычный рабочий беспорядок. Опера приходят, опера уходят. Следователи приходят, следователи уходят. Задержанные приходят, но, в отличие от первых двух категорий честных граждан, никуда уже не уходят. Не положено задержанных сразу отпускать. Обезьянник пустовать не должен. А то, не дай бог, начальство приедет с проверками, спросит, а почему пусто в специально отведенном месте, а ответить?то и нечего.
Выверяя каждый шаг, выходим с Машкой на крыльцо. Оставаться в кабинете после календарной нестыковки боязно.
На ступеньках отделения секретарша Лидочка, отлынивая от выполнения прямых секретарских обязанностей, полной грудью вдыхает свежий воздух. Баобабова критически осматривает ее полную грудь, презрительно хмыкает. Лидочка сознательно уходит от прямого конфликта, демонстративно отворачиваясь от Машки. Баобабова говорит, ни к кому не обращаясь: «Тыловая крыса», и озирается по сторонам в поисках предполагаемых опасностей.
— Прогуляемся?
Нам необходимо остаться наедине, чтобы собраться с мыслями. Молча шляемся вокруг здания восьмого отделения. У каждого свои мысли. Не знаю, о чем думает напарница, но мне очень интересно, почему Безголовый вступил с нами в столь странный контакт? Если ему нужна голова Баобабовой, зачем устраивать концерт с экранами? Что он хотел этим сказать? И что означает встреча в купе поезда. Зачем? Непонятно. Никаких ниточек.