Поплавский записал телефон, который все повторял Александр Борисович.
В половине девятого утра сопровождаемый молодыми людьми в штатском генерал Белов прибыл в больницу.
Он велел никого не пускать в отделение, и заперся в палате Покровского, откуда срочно удалили двух других пациентов.
— Уже почти час сидит, — сообщил Поплавский.
В этот момент внизу хлопнула дверь, и кто?то закричал:
— Пащенко, врача скорее зови!
Пащенко, тот самый молодой человек в штатском, который велел Мириам ждать на лестнице, кинулся вверх по ступеням, но Поплавский уже и сам бежал ему навстречу, отдавая по дороге указания жмущимся к стеночке медсестрам.
В коридоре началась беготня, и Мириам увидела, как к Сашиной палате покатили носилки. На нее никто не обращал внимания. Она пошла по коридору, и уже почти поравнялась с палатой интенсивной терапии, когда дверь отлетела в сторону, и оттуда стремительно вышел высокий плотный мужчина в генеральской форме. «Наверное, тот самый Белов» — подумала Мириам. Она вспомнила: муж действительно не так давно оперировал какого?то кэгэбэшного генерала, Сашу еще специально для этого вызвали из Заложного…
Она заглянула в палату. Над кроватью толпились люди в белом, Поплавский — всклокоченный, красный, держал в руках что?то отдаленно напоминающее утюги, и кричал:
— Не стойте, качаем, Таня, разряд!
Затрещало, утюги опустились на грудь Покровского, он всем телом дернулся, подпрыгнул на кровати, Поплавский снова закричал:
— Качаем, разряд! Раз, два…
Но еще до того, как он сказал «три», она поняла: все кончено.
Следующие два дня прошли, как в тумане. Мириам отвечала на какие?то вопросы, утешала Ленку, которая все время плакала в своей комнате, кому?то звонила по телефону. Ее не пустили попрощаться с Сашей в больнице, не пустили в морг. В следующий раз она увидела его только на кладбище, но это уже не был ее муж. Это был совершенно чужой человек с восковой кожей и нарумяненными щеками. Она поняла: Саши больше нет, осталось только это. Когда Мириам подумала, что сейчас закроется крышка, и она останется совсем одна на свете, и поедет домой, где в кресле так и валяется его халат, то чуть не задохнулась. Почему?то именно при мысли об этом халате, который ему больше не нужен, она заплакала, горько и жалобно, как ребенок. Кругом было много народу, кто?то дал ей платок, кто?то обнял за плечи, а она все плакала, и думала, что нельзя кричать, потому что где?то здесь Ленка, и она испугается.
Дома тоже было много народу. Она сидела за столом. Кто его накрыл? Кто готовил заливное и сворачивал салфетки? Нет, она не знала… От водки стало жарко в животе, и руки перестали дрожать.
Мириам благодарила кого?то за теплые слова, что?то говорила сама, но потом, сколько ни вспоминала, ничего, кроме несчастного, потерянного лица Поплавского, вспомнить не могла.
Когда гости разошлись, она пошла на кухню. Там незнакомая молодая женщина гремела тарелками. Из крана хлестала вода, женщина мыла посуду, что?то тихонько напевая.
«Кто это?» — подумала Мириам.
Нет, она не помнила. Может, чья?то родственница. Или из института.
Женщина повернулась. Мириам вздрогнула: на секунду показалось, что у незнакомки вместо глаз — только черные пустые глазницы. Присмотревшись, она поняла: просто очень темные глаза и очень большая радужка. Такая большая, что белков совсем не видно…
У женщины было красивое, но странное лицо: бледная, чуть в желтизну, кожа, тонкие губы, глубоко вырезанные ноздри породистой лошади, которые хищно втягивали воздух. Женщина глянула на Мириам своими жутковатыми глазами и сказала:
— Я все сделаю. Ложитесь, спите.
Голос был глухой, и шел, будто бы, очень издалека.
Мириам почувствовала, что и вправду смертельно устала. Едва добрела до спальни, легла, и тут же провалилась в сон.
Когда она проснулась, на кухне все было убрано, тарелки аккуратными стопками составлены на буфете, рюмки сложены в коробки, мусор выброшен, полотенце повешено на дверцу шкафа. Женщина же, напевавшая вчера ночью у раковины, бесследно исчезла.
Кончилось лето, пролетела, шурша опавшими листьями осень, пришла зима… Под новый год позвонили из института, попросили помочь. Покровский проводил очень интересные исследования, но закончить не успел, а в институте не осталось никаких данных о его последней работе. Не будет ли Мириам Вахтанговна так любезна, чтобы передать на кафедру бумаги мужа?
Мириам Вахтанговна сказала, что любезна, бесспорно, будет. Сашке было бы приятно, что его работу кто?то закончит.
За прошедшие со дня похорон месяцы она ни разу не вошла в его кабинет. Просто не могла себя заставить. Но теперь пообещала в самые ближайшие дни разобраться с бумагами.
Однако оказалось, что бумаг никаких нет. Ящики стола были пусты, в бюро — только толстый слой пыли, многочисленные папки из застекленного шкафа тоже исчезли…
Это было дико. Совершенно невозможно. Ничего не понимая, Мириам принялась названивать в институт. Может, там что?то напутали, может, бумаги уже забрали? Нет, ничего там не напутали. Что же произошло? Чужих людей в квартире не бывало, только домработница Наталья… Наталья исчезла с тех самых пор, как Мириам уехала в Крым. Последний раз Сашка звонил, и сказал, что она заболела. Потом начался этот кошмар, и Мириам про Наталью начисто забыла. Даже посуду после поминок мыла какая?то незнакомая женщина. У нее еще были такие странные, совсем черные, пустые глаза.