Поэтому мало удивительного было в том, что отдохновенные вечерние часы, когда удавалось наконец избавиться от толпы людей, искавших при «теневом дворе» своих выгод, он теперь проводил в компании опекуна и наставника. Ранг милорда Камбри позволял ему зажигать в темноте множество свечей, но он не пользовался своей привилегией. Кресло, камин, красное вино с бархатным вкусом, окна, либо распахнутые в лето, либо, наоборот, наглухо запертые, отсекающие напрочь ветреную слякотную зимнюю ночь. И беседа, неторопливая и нескончаемая, в основном о деле, без попыток проникнуть в чужую душу, но в полной уверенности, что та никуда не денется. Два прекрасно воспитанных дворянина обсуждали кандидатуры, строили планы внутри планов и надстраивали планы над ними. Сэр Эверард покачивал ногой, Рэндалл постукивал подушечками пальцев одной руки по другой, палец к пальцу, кропотливо и методично, как делал все, что требовало непременного успеха. В эти часы он позволял себе побрюзжать и разрешал сэру Эверарду приободрить себя и снова наставить на путь.
Итак, высокие окна были закрыты, лепной потолок уходил вверх и терялся во тьме, и один камин освещал это уютное гнездо, прибежище холостяка и вдовца, пещеру, где два уверенных циника обсуждали свои планы внутри планов. И когда Рэндалл время от времени поднимал голову, пытаясь пронзить взглядом мокрую тьму за свинцовым оконным переплетом, ему казалось, что этот его уютный и тесный мирок на двоих, похожий на черепную коробку всего его громадного замысла, соединен длинным туннелем с другой такой же комнатой, средоточием и мозгом замысла иного, давнего. Что в другой, но точно такой же комнате сидят в напряженной тишине нервная рыжая женщина и Гайберн Брогау, чудовище из страшных снов его детства, облаченное во мрак и коронованное изменой. Самый могущественный противник, какого только мог пожелать себе мужчина, способный стать источником самой справедливой боевой славы. Ибо, взрослея, Рэндалл ценил его все больше. Можно сказать, он даже восхищался им и, тщась разглядеть его сквозь тьму на том конце туннеля, представлял, как тот, его первый враг, так же встревоженно вглядывается в ночь, чувствуя на себе взгляд извне, полный смутно ощутимой угрозы. Рэндалл судил по себе. Если Гайберну Брогау дано было с ним тягаться, он просто не мог позволить себе этакую подобную колоде бесчувственность, невосприимчивость к смуте, надвигающейся на него и страну, за которую он взял на себя ответственность.
Рэндалл вполне отдавал себе отчет, насколько трудным будет дело, за которое он взялся. Брогау уже занимал место, на которое сам он только собирался посягнуть. Силы, эквивалентные тем, которые сам Рэндалл приводил в движение ценой многолетних интриг, тот поднимал запросто, только лишь потому, что сидел на чужом месте как на своем. На протяжении многих лет люди присягали ему как законному королю и совершенно искренне готовы были отдать за него жизнь. И находились даже те, кто гордился этим. А прочих не спрашивали.
И все же у него были шансы. Снова и снова его сомнения стыдливо расползались по углам, когда он ставил перед ними примеры ослепительных удач. Изгнанник Амброзии спалил Вортигерна в его собственном замке и сел королем Островов и правил справедливо и славно.
Изгнанник Эдуард Йорк одолел свору Ланкастеров и правил Островами блистательно и весело. И опять?таки недолго. Димитрий, чья судьба более всех напоминала его собственную, на польских пиках торжественно внесен был в Москву.
И опять?таки недолго. Димитрий, чья судьба более всех напоминала его собственную, на польских пиках торжественно внесен был в Москву. Впрочем, от него тоже вскоре избавились. Но это была уже следующая проблема, из тех, решать которые лучше по мере их поступления. Ведь Хендрикье не был ни не любимым народом Вортигерном, ни слабоумным Генрихом Ланкастером, ни мучимым бесами Борисом. Это был мужчина в расцвете разума и сил и, приходилось признать, вовсе не плохой король.
Рэндалл знал, что ждет его. Однако его уважение к нему было велико настолько, что он должен был сделать это собственноручно. Благородная кровь не должна пятнать грязные руки, как это случается сплошь да рядом.
Таковы были сотни похожих друг на дружку, но ничуть не обременительных вечеров, но этот отличался от других, во?первых, фразой: «Все готово». Сэр Эверард глядел на своего короля круглым карим глазом из?под клока седых снежно?белых волос. У него был крупный мясистый нос с широко раскрытыми порами, выдававший его пристрастие к определенному роду алкоголя и придававший его лицу трогательное и довольно?таки неаристократическое выражение. Рэндалл Баккара обожал этот нос.
— На самом деле, — сказал милорд де Камбри, — я на вашем месте предпринял бы еще некоторые шаги. Я обратил бы это наше внутреннее дельце в проблему внешнегосударственную.
— Разве мы с вами уже этого не добились? — касаясь губами терпкой и вязкой рубиновой жидкости в высоком бокале, спросил Рэндалл, который прекрасно сознавал, что одно лишь существование персоны, отважившейся называться именем наследника Баккара, заставляет пересчитываться многие и долгие колонки цифр во многих секретных бухгалтерских книгах.