Герольды вернулись, сообщив, что Гайберн Брогау, «называющий себя королем», согласен перемолвиться словом с человеком, «именующим себя Рэндаллом Баккара», с крепостной стены, при условии, что с тем не будет лучников.
— Дерьмо, — безапелляционно высказался Децибелл. — Его собственные лучники могут прятаться за любым зубцом и метать стрелы в любую дырку.
— Дерьмо, — безапелляционно высказался Децибелл. — Его собственные лучники могут прятаться за любым зубцом и метать стрелы в любую дырку. Нельзя давать врагу возможность подстрелить вас, как куропатку.
— Он верно говорит, — кивнул белой головой Ягге Сверренсен, с недавних пор на равных входивший в королевский военный Совет.
— Он бы, пожалуй, хотел, — задумчиво заключил Рэндалл и переглянулся с Арантой, чье лицо не выражало по поводу стрел ни малейшей озабоченности. — И даже мог бы попытаться… когда бы лучники его не утратили способности попасть с двух шагов в дом. Ладно, передайте ему, что меня это устраивает. Ни у кого из тех, кто подойдет к стене с нашей стороны, не будет при себе ни лука, ни арбалета и никакого другого оружия, разящего на расстоянии.
Складывалось впечатление, что Рэндалл принадлежит к тому типу королей, которые вообще не нуждаются в Совете.
— Хорошо, — философски заметил Ягге, — вы платите. Вам и решать, где голову сложить.
Магическая преданность, какой нагрузил его Рэндалл, по?видимому, не была безусловной.
Они подошли к воротам в том же составе, в каком обсуждали мероприятие. Знаменосец воткнул в землю пику с личным штандартом Баккара, неизменно отмечавшим место, где находился король. Децибелл стоял рядом, готовый в любую минуту грудью заслонить государя. Ягге согласен был сделать то же самое, с условием, что ему заплатят. Спустя минуту на барбакане Эстензе поднялась миниатюрная копия королевского знамени Брогау — его собственного, лишь слегка модифицированного родового флага.
Говорить придется снизу вверх. Ну да дело того стоит. Даже чувствуя, что пауза затянулась, Рэндалл все еще с неутоленным любопытством разглядывал человека, некогда составлявшего кошмар его детских снов, находя, что, оказывается, он вовсе не такой большой и что время изрезало его, словно ветер — скалу. Одетая в красное женщина рядом с ним как будто не понимала, что перевалила тот возраст, когда могла позволить себе этот цвет безнаказанно. И позы, которые она принимала, казались ему искусственными. Ему стало немного больно. Люди, на которых он смотрел, выглядели дурной подделкой под тех, кого он помнил, из тех времен, когда видения были ярки, а чувства — масштабны. Где каждое действие разворачивалось в трагедию. Он глядел на них, и он был неудовлетворен. Они его не стоили.
— А почему ты вообще решил, будто я стану с тобой разговаривать? — спросил сверху Гай Брогау.
— Ну, во?первых, ожидалось, что ты сделаешь это в память тех незабвенных ностальгических дней, когда мы все жили как большая дружная семья, — механически съязвил Рэндалл. — Во?вторых, потому, что тебе любопытно, о чем я хочу с тобой поговорить, хотя мог бы этого и не делать, а просто давить и давить на Эстензе, пока она не упадет мне в руки, как гнилое яблоко. А в?третьих, тебя попросила королева?мать. Ей, — он с удивлением услышал в своем голосе нотки горечи, — тоже любопытно.
— И что, тебе есть что предложить? И что, собственно, тебе еще нужно?
— А у тебя еще кое?что осталось. Твой город, твоя королева и твоя жизнь. Один из нас должен убить наконец другого, ты не находишь?
— Ты — Райе де Керваль, — напомнил Брогау, облокачиваясь на каменный зубец. — А я — помазанный король.
— Я не откликаюсь на чужие имена. И не довольствуюсь малым. Да, я мог бы взять Эстензе измором. Но я уже делал это десятки раз. Мне наскучило. Выясняя, кто же я на самом деле, мы с тобой положили достаточно народу, в то время как это, собственно, наше с тобой личное дело. Именно поэтому я говорю с тобой сам, а не через герольда. Я собираюсь править долго и счастливо, а для этого мне нужны подданные.
Откуда им взяться, если я их голодом выморю?
Как это верно, подумала Аранта. Люди должны верить, будто все, что происходит в мире, есть лишь плод твоей личной прихоти. Ты воюешь, потому что тебе этого хочется. Ты прекращаешь это злое дело, потому что тебе надоело. Для тебя не существуют ни обстоятельства, ни воля других людей, ни их объединенные усилия. Судьбы мира вершишь только ты. И судьбы мира зависят от того, насколько заразительна твоя уверенность.
— Да, я понял, куда ты клонишь, — кивнул Брогау. — Поединок, и победитель получает все. Я вижу, ты любишь рисковать?
— Побеждать, — поправил его Рэндалл.
Н?да. Побеждать. Он и не заметил за делами, как побеждать стало смыслом его жизни, кнутом?погонялкой, без которого он не мог двинуться вперед. Должно быть, это условие его магии, как пожар в каменном доме, выжирало его изнутри, и чем дальше, тем больший голод он испытывал. Поражения приводили его в неистовство. Они были как холодная вода на его пламя. Ему нужна была победа. Время от времени, и со временем — все чаще. Чистая и безусловная, чтобы никто не посмел сказать, будто бы это Красная Ведьма одним усилием воли принесла ему голову Брогау. Чтобы вражеская цитадель досталась ему не силой голода и не чужим геройством. Он должен был взять Эстензе сам.