Марика будто подслушала его мысли.
— Даже не думай, — сказала она, перехватив устремлённый на шкатулку жадный взгляд Кейта. — Я понимаю, что в таком ценном и крайне секретном устройстве, как Ключ, должен присутствовать механизм самоуничтожения. Поэтому ты будешь учить меня пользоваться им лишь под действием чар послушания. Это не очень приятно, но… — Она развела руками. — Я могла бы не говорить о разрушении Норвика, и всё было бы в порядке. Но мне очень не хотелось лгать тебе, между нами должно быть полное доверие. Понимаешь?
— Понимаю.
Раздался стук в дверь. Точно ожидавшая этого (а может, действительно ожидавшая), Марика произнесла по-славонски:
— Да, входите.
Дверь отворилась, и в комнату вошёл высокий мужчина лет тридцати пяти, одетый в гвардейскую форму. Увидев его, Кейт еле удержался от изумлённого восклицания и тут же вскочил на ноги. А Джейн тихо охнула, медленно поднялась с кресла и во все глаза уставилась на вошедшего.
Мужчина сначала поклонился Марике — почтительно, как своей госпоже; затем Кейту и Джейн — по-дружески, как равным.
— Думаю, вас нет нужды знакомить, — сказала Марика с лёгкой улыбкой.
— Конечно, нет, — ответил сотник Котятко. И обратился к Кейту и Джейн: — Рад снова вас видеть, господин Уолш, госпожа Уолш.
— Барышня Уолш, — поправила Марика, прежде чем Кейт и Джейн успели ответить на приветствие. — Они брат и сестра, но из предусмотрительности путешествуют под видом супругов.
— Весьма разумная предусмотрительность, — заметил Котятко и уже с гораздо бóльшим интересом поглядел на Джейн, которая у него на глазах превратилась из замужней женщины в свободную девицу. — Гос… барышня Уолш очаровательная девушка, её надо ограждать от ухаживаний бесцеремонных попутчиков.
Кейт, наконец, выдавил из себя приветствие. А Джейн молчала, покусывая губы.
— Значит так, Влад, — заговорила Марика, взяв в руки шкатулку. Котятко весь обратился в слух. — У меня к вам огромной важности поручение. Вы должны охранять эту шкатулку днём и ночью, беречь её, как зеницу ока. В ней — я нисколько не преувеличиваю — будущее всего нашего рода. С этой минуты у вас нет более важного задания, нежели это.
Немного удивлённый, но преисполненный ответственности, Котятко бережно взял шкатулку, как берут на руки младенца.
«А мы искали в Мышковиче Конноров…» — тоскливо подумал Кейт, глядя на шкатулку с уже ставшими для него недосягаемыми Ключами.
Когда Котятко ушёл, Марика вновь повернулась к ним:
— Ладно, друзья. Вижу, вы устали, так что продолжим наш разговор завтра. Я уже распорядилась, чтобы вам предоставили отдельные комнаты — ведь на самом-то деле вы не супруги.
Сейчас Марчия проводит вас.
Джейн незаметно толкнула Кейта локтем в бок. Он всё понял и с замиранием сердца произнёс:
— Марика…
— Да?
— Ты должна знать кое-что. Мы с Джейн… э-э…
— Что — вы с Джейн? — спросила Марика, заметно побледнев. Её пальцы крепко вцепились в золотую парчу платья.
— Ну… Видишь ли, на самом деле мы с Джейн не брат и сестра, а… Короче говоря, Джейн приёмная дочь моих родителей. Так получилось, что после моего рождения мать стала бесплодной, а ей очень хотелось иметь ещё одного ребёнка, и…
Пронзительный взгляд голубых глаз Марики, внезапно посеревших, как весеннее небо перед грозой, заставил Кейта умолкнуть.
— Неужели?… — произнесла она с гневом и болью в голосе. — Неужели это правда? Вы… вы не просто изображаете супругов, вы и в самом деле… Вы — кровосмесители?!!
От её крика Марчия проснулась и тут же вскочила, энергично протирая глаза. Марика жестом велела ей сесть.
— Мы не кровосмесители, — сказала Джейн. — Ведь только что Кейт объяснил тебе…
— Молчи! — перебила её Марика. — Не греши ещё и ложью, ты и так погрязла в грехе. Лучше посмотри на себя в зеркало, а потом — на Кейта. И глупцу ясно, что вы брат и сестра. Небось, Боженке и Октавиану вы объясняли свою схожесть тем, что ваши матери — родные сёстры… или ваши отцы — братья, или отец одного и мать другой — брат и сестра. Но как вы объясните это мне ? Придумаете умершую в молодости тётку, оставившую грудного младенца сиротой? Ну, дерзайте!
Джейн всхлипнула и закрыла лицо руками. Кейту стало жарко. Он сгорал от стыда и мечтал провалиться сквозь пол — и падать, падать, падать вниз, всё глубже и глубже…
— И как вы могли думать, — между тем продолжала Марика, — как вы могли надеяться, что я стану покрывать ваш разврат! Или вы считали, что раз мы забитые средневековые недоумки, то не знаем ни стыда, ни совести, и кровосмешение у нас в порядке вещей? Ан нет! Наш мир не Содом и Гоморра, как вы надеялись. Здесь есть законы — и человеческие, и божеские. Наш Господь Спаситель, так же, как и ваш Иисус, сурово осуждает кровосмесителей. А наше общество так же не приемлет их, как и ваше. Я не потерплю у себя развратников, не рассчитывайте. Здесь не ваша дурацкая демократия «что-хочу-то-и-делаю»; здесь я решаю, что вы можете делать, а что нет; здесь я устанавливаю для вас законы. И первый мой закон гласит: больше никакого кровосмешения!
Резко развернувшись на каблуках, Марика подошла к Марчии, которая к тому времени окончательно проснулась, и заговорила с ней на певучем ибрийском языке, так сильно похожем на итальянский. Марчия молча слушала её, согласно кивала, то и дело поглядывая в сторону Кейта и Джейн, а на последний вопрос: «Comprandu?», ответила: «Si» (что, конечно же, значило «да») и встала с кресла.