Что же касается вендийского либо иранистанского судна, то свертки тканей и кож в его трюмах давно рассыпались пылью, как и тела людей, от коих остались лишь пожелтевшие черепа и костяки.
Что же касается вендийского либо иранистанского судна, то свертки тканей и кож в его трюмах давно рассыпались пылью, как и тела людей, от коих остались лишь пожелтевшие черепа и костяки. Однако нашлось и кое-что ценное: сгнившие сундуки с серебряными кубками, светильниками и курильницами, изрядное число тонких золотыз браслетов с колокольчиками — такие одевали во время представлений вендийские танцовщицы, бронзовые жаровни на литых треногах, изображавших подъятых на дыбы тигров, львов и пантер, шкатулки полированной яшмы, украшенные накладками из серебра. Добыча была совсем неплохой и досталась без боя и крови, так что все старшие в роду Хо в один голос прославляли мудрость дракона драконов, пока младшие перетаскивали добро на борт кхитайского корабля.
— Прцветай, отец наш, — сказал Хо-шкипер, кланясь и приседая, приседая и кланяясь. — Верно сказано тобой: осенью драконы летят еа юг. Воистину, верно! Кто бы мог подумать, что в этих погибельных водах, коими несведующие люди только пугали друг друга, окажется столько богатств! И лишь ты увидел истину сквозь мрак домыслов и лжи: если бури несли сюда суда, и суда те гибли, запутавшись в травах, то что же мешает в хорошую погоду добраться до сокровищ, сложенных в трюмах? — Старый Хо восторженно всплеснул руками. — И лишь одного не понимает твой скудоумный сын: почему это надо делать с началом осени, а не летом или весной?
Конан бросил взгляд на подсохшие верхушки бурых стеблей.
— Видишь, осенью эта мерзость сохнет, словно камыш на болоте, а весной или летом наверняка цветет в полную силу.
— Не понимаю твоей драгоценной мысли, источник нефритовых щедрот…
— Сухое можно полить маслом и поджечь, — пояснил киммериец. — Конечно, ту траву, что в воде, не спалишь, но хоть будет место размахнуться веслами… — он похлопал онемевшего Хо по плечу и приказал: — Ну, выводи судно назад! И пусть парни на мачтах поглядывают внимательней — может, что еще попадется!
***
Но больше яшмовому ларцу и князю доблести не пришлось ничем поживиться в могильниках моря Му; когда солнце село и дракон драконов возлег на свое ложе, надеясь отдохнуть от дневных забот, перед ним возник Рана Риорда.
— Пришло время! — торжественно объявил дух. — Силы мои окрепли, и цель близка! Теперь мы можем оставить этот крашеный киноварью сундук вместе с его крысами и обезьянами и перенестись в желанное место — соизволеньем Древних Богов, Четырех Ветров и указующих дорогу светил!
— Кром! — буркнул Конан. — Я хотел бы сперва выспаться.
— А ты не забыл про награду? — вкрадчиво поинтересовался дух. — Скоро она окажется в твоих руках, потомок Гидаллы, ибо ты выполнил наше соглашение честно и нес меня по землям и морям. А теперь я понесу тебя… И куда быстрей, чем Шапшум, этот волосатый бурдюк с кровью!
Конан молча встал и принялся одеваться, размышляя, с чего бы это призраку припомнился Шапшум. Кутруб наверняка сожрал уже всех в Файоне и камни вылизал после обильной трапезы… Вряд ли они встретятся еще раз… Мир так огромен!
Он натянул шаровары, мягкие иранистанские сапоги, кожаную безрукавку, подвесил к поясу меч и кинжал, разместил за пазухой и за голенищем метательные ножи. Лука у него не было; лук остался на «Нефритовом Дельфине», забытый в пылу схватки. Ну, ничего… В племени Южного Ветра он выберет себе новый лук… и новую кольчугу… Наверняка оружейники атлантов столь же искусны, как иранистанские…
Затянув пояс, Конан выпрямился и взял в руки секиру. Ее лунное лезвие даже в темноте сияло серебряным светом.
— Я готов.
Ее лунное лезвие даже в темноте сияло серебряным светом.
— Я готов.
— Сейчас… сейчас, потомок Гидаллы…
Рана Риорда, повернувшись лицом к югу, творил колдовские пассы. Вдруг плащ его затрепетал и округлился, словно парус под напором ветра.
— Сейчас, сейчас… — бормотал дух.
«Сейчас, сейчас, — думал Конан. — Сейчас Великий Северный Ци-гум, нефритовый дракон, яшмовый ларец мудрости, улетит… Будут ли дети его горевать о нем? Будут ли…»
Он не успел додумать мысль: мир разорвался перед ним и, спустя мгновение, соединился вновь. Каюта и корабль исчезли; он стоял на высоком утесе, и над его головой ярко светили незнакомые звезды.
Сны, насылаемые богами, видят и люди, и духи, но видят по-разному: людям чаще снится то, что было, духам же — и то, что было, и то, что будет. Есть и еще одно различие: люди запоминают сны и нередко способны отыскать в них зерна истины; духи с пробуждением сны свои забывают. И это мудро устроено Митрой, ибо, если б духи помнили свои сновидения, то знали бы все наперед, а значит, могуществом сравнялись бы с богами.
Сиридиум Немедиец «Рассуждение о снах, их истинной природе и их толковании »
Глава 15. Сны Рана Риорды
Глубоко, под слоем камня, под гнетом чар, под тяжестью забвение, спала Рана Риорда, Небесная Секира. Когда-то парила она среди звезд, потом корчилась в огне кузнечного горна, стонала под ударами кузнечного молота и, трепеща, приняла в холодную и твердую свою плоть бессмертную душу и вечный зарок. Была та душа не плохой и не хорошей, а единственно верной, и делился для нее мир лишь на хозяев и врагов. Хозяев полагалось защищать, врагов — убивать; в том и было предназначение Рана Риорды.