— Мне нужны штаны и сапоги, — твердо заявил Конан. — Мне нужен меч, нужна кольчуга, нужен плащ…
— Ночью эта красотка согреет тебя лучше плаща, — заметил сердар.
Конан бросил на юную девушку оценивающий взгляд. Лицо ее, как и физиономии Таглура и Саледа Алиама, он видел не впервые — эта лукавая рожица взирала на него сегодняшним ранним утром, возникнув на мгновение в серебристом зеркале Рана Риорды. Пухлые яркие губки, нежные щеки, черные блестящие глаза, едва наметившиеся груди, узковатые бедра… Киммериец пренебрежительно пожал плечами.
— Не вижу, какими прелестями тут можно согреться. Года четыре надо ждать… Нет, такая награда мне не нужна!
— Как хочешь, — Таглур щелкнул пальцами, подзывая охрану. — Тогда я велю ее утопить.
— Почему?
Теперь плечами пожал сердар.
— Таков обычай.
— Таков обычай. Если хозяин пренебрег рабыней, дорога ей либо в море, либо в землю. Живой, — уточнил Таглур.
Девушка, взвизгнув, повалилась Конану в ноги.
— Возьми меня, добрый господин! Не гони, не отдавай никому! Я боюсь смерти! Я стану тебе верной служанкой, заботливой и покорной! И я совсем мало ем! Горсточку риса за целый день… даже половину горсточки… Только не отдавай меня! Я буду играть тебе на ситаре! Я буду услаждать тебя ночами! Я буду мыть твои ноги, расчесывать волосы, врачевать раны, чистить одежду!
— Чистить пока нечего, — сказал Конан, приглядываясь к девушке повнимательней. Кожа у нее была цвета золота, а волосы черны, как ночное небо над просторами Западного океана. Когда-нибудь, мелькнуло у киммерийца в голове, она станет похожа на Белит… и ради Белит он должен помочь этой девчушке. Кроме того, Рана Риорда предсказал, что малышка сделается его спутницей, а раз так, то надо ли идти против судьбы?
Вздохнув, Конан обхватил ладонями хрупкие плечи девушки и поднял ее.
— Ладно, уттарийская принцесса… Как тебя зовут?
— Я не принцесса… — огромные черные глаза смотрели на киммерийца с мольбой я надеждой. — Я Ния… Ния То Кама Суддакха Пра Бон… Цветок, Который Распускается в Полнолуние…
— Надеюсь, это полнолуние наступит не скоро, — пробормотал Конан и повернулся к Таглуру. — Я беру ее. Нельзя топить цветы в море и зарывать в землю.
— Мудрое решение! — губы сердара насмешливо скривились. — Ты, почитатель Крома, не так глуп, как кажешься. За этот цветок на рынках Базры дадут пять золотых… и я еще добавлю шесть, положенных тебе как Льву Таглура… А еще ты получишь резвого жеребца, доспех, оружие и одежду. Рассчитаешься из первой добычи.
Киммериец кивнул и, еще раз оглядев свой приз, заметил:
— Я не стану продавать девчонку. Будет одежда, будет и что ей чистить.
— Ну, дело твое. Иди теперь в шатер из желтого шелка, к моему казначею, и там получишь все обещанное. Да не забудь оттиснуть палец под долговой записью!
— Хоть всю пятерню! — сказал Конан.
***
Суда, нанятые для перевозки Львов Таглура в Вендию, должны были выйти в море на следующий день, и у Конана оставалось не так много времени, чтобы спустить шесть золотых в кабаках Базры. Но он справился с этой задачей. К тому же золотые оказались иранистанской чеканки, рыбья чешуя, впятеро меньше полновесных дисков Турана, и Конан пропил их без всякого сожаления. Обстоятельства его переменились и это следовало отпраздновать. Еще вчера, нагой и голодный, он метался в стигийской мышеловке без всяких надежд обрести свободу, а сегодня, облаченный в шаровары, мягкие сапоги и кожаную подкольчужную безрукавку, опустошал винные запасы базрийских кабаков. Теперь у него были меч и щит, доспех и шлем, лук, колчан, быстрый жеребец, мешок с припасами и волшебная секира, сверкавшая за спиной. И еще — девчонка-рабыня.
Конан вспомнил о ней лишь вечером, добравшись до своего шатра в стане Львов Таглура. Он рухнул на заботливо расстеленный плащ и довольно ухмыльнулся, когда Ния принялась стаскивать с него сапоги. Потом ее быстрые пальчики расстегнули пояс и устремились вниз, но тут Конан прихлопнул их широкой ладонью. Он был пьян, но не настолько, чтобы забавляться с малолеткой.
— Кажется, полнолуние еще не наступило, — пробормотал он, стискивая в одной руке оба кулачка Нии.
— Но господин мой… Почему ты пренебрегаешь своей рабыней?
Она приникла бархатной щечкой к его щеке, потом поцеловала в губы — с горячностью, не искупавшей, однако, недостаток опыта.
Конан вспомнил жаркие поцелуи Белит, и сердце у него сжалось.
— Не спеши, принцесса, — глухо произнес он, — придет твоя пора. Лет через пять, я полагаю.
Послушно оторвавшись от него, Ния уселась рядом на пятках; ее глаза поблескивали в полумраке, тонкие гибкие руки обнимали колени.
— В Уттаре я считалась бы девушкой, созревшей для любовных утех, — с некоторым отзвуком обиды заявила она.
— Возможно. Но сейчас мы в Киммерии, а там девчонки твоих лет не думают об иных утехах, кроме прогулок с козами на пастбище.
Ния недоуменно моргнула.
— В Киммерии, господин мой? Я думала, мы в Иранистане.
— Там, где я нахожусь, там и моя Киммерия. Запомни это! — рявкнул Конан, заворачиваясь в плащ. — Правда, я не прихватил с собой козлиное стадо, зато у меня есть жеребец. Чем заниматься глупостями, пойди-ка, расчеши ему гриву и заплети в косы. Да чтоб косички были не толще твоего мизинца… — пробормотал он, засыпая.