Последняя угроза возымела действие, руки иранистанца и шемита разомкнулись. Остальные, в том числе и Конан с Саледом, уже стояли спокойно, отдуваясь и вытирая кровь с оружия. Таглур приблизился к ним и, склонив голову к плечу, осмотрел обоих, словно сравнивая синеглазого северянина со степным богатырем.
— Ты! — Он ткнул Конана кулаком в грудь. — Ты прикончил шестерых! Прикончил, сражаясь без доспехов, без сапог и даже… — сердар вновь оглядел киммерийца, — даже без штанов! Неплохо, клянусь мочой черного верблюда! Желал бы я знать, в какой стране рождаются такие волки!
— На севере, достойный господин, — ответил Конан на туранском, — в Киммерии.
Таглур надменно сощурился.
— Э, да ты не говоришь на иранистани! Сущий дикарь, хоть и хороший боец! А скажи-ка мне, почитают ли в этой Киммерии светлого Митру?
— Мы почитаем Крома, Владыку Могильных Курганов. Но никто не скажет худого слова и о Митре.
— Еще бы! Митра велик, и лишь дикари, племя шакалов, могут верить в иных богов!
Конан нахмурился, но ничего не сказал. Сердар же, потеряв к нему интерес, повернулся Саледу Алиаму.
— Ты тоже убил шестерых, узкоглазый. Равный счет с этим северянином, и я не знаю, кому из вас присудить победу. Конечно, если б вы продолжили схватку… — Таглур задумчиво пригладил усы. — Нет, нельзя! Вы нужны мне, и я заполучу вас обоих! А награду поделю. Ты, — сардар кивнул бесстрастно взиравшему на него мунгану, — почитаешь ли светлого Митру?
— Конечно, господин мой, — ответил Салед. — И светлого Митру, и Ормазда, и прекрасную Иштар, да не оставит она тебя своими милостями. Я почитаю всех великих богов, а о Кроме, владыке могильных червей, слыхом не слыхивал!
— Эй! — Конан покрепче ухватился за секиру. — Не обижай моего Крома, если не хочешь прогуляться на Серые Равнины!
— Молчать! — рявкнул Таглур. — Закрой свою волчью пасть, киммериец! Нет, открой, — добавил он спустя мгновение, — и скажи, как тебя зовут!
— Конан, мой сердар. Конан-киммериец.
— А тебя? — воевода уставился на рябого мунгана.
— Салед Алиам, храбрейший господин. Я сражался в сотне битв и тысяче схваток, и мой меч никогда не прятался в ножны, не обагренный кровью врага.
Таглур в раздумье покрутил усы. Два победителя и остальная пятерка — те, что остались в живых — терпеливо ждали. Кроме Конана и Саледа, в схватке уцелели два иранистанца, шемит, туранец и воин из Зембабве. Правда, у туранца отсекли ухо, а на груди негра багровела длинная царапина. Но то были мелочи — по сравнению с высокой честью служить в отряде Львов Таглура.
Наконец сердар принял решение.
— Ты, — он кивнул Конану, — получишь награду, что лежит на блюде.
Тебя же, — его взгляд переместился на плоскую физиономию Саледа, — я назначаю ун-баши. И все шесть шелудивых псов поступят под твою команду.
— Это еще почему? — Конан грозно нахмурился. Хоть ему не исполнилось тридцати, он был опытным военачальником, что и доказал в Немедии и Офире, да в Боссонских топях, на пиктской границе. После подвигов в тех краях невелика честь стать десятником в наемном войске иранистанцев, но все же… И не рябому мунгану командовать над ним!
Но воевода Таглур, поигрывая саблей и поглаживая усы, заявил:
— Свершится так, как сказано, клянусь бедрами Иштар! Киммериец получит награду, мунган станет ун-баши!
— Почему? — упрямо повторил Конан.
— Потому, северный мой сокол, что Салед Алиам почитает Митру и говорит на иранистани. Вдобавок, — сердар смерил обоих претендентов пристальным взглядом, — он выше тебя ростом на целых два пальца.
Конан раскрыл было рот, но сердар повелительно махнул рукой:
— Все, ослиный помет! Бери лежащее на блюде или убирайся! Если не хочешь, я поищу себе нового воина. Базра город большой!
Стиснув зубы, киммериец направился к своей награде. Рорта, против обыкновения, молчал; видно, набирался сил, переваривая шестерых зарубленных в недавней схватке. Постепенно и Конан начал успокаиваться. В конце концов, что он терял? Ему надо было добраться до Вендии, и так ли важно, приплывет ли он туда в чине ун-баши или простым воином? Будет еще время рассчитаться с рябым мунганом, будет… Да и высокомерный Таглар не останется позабытым… Зато сейчас, размышлял Конан, ему выдадут полное боевое снаряжение. Меч, кинжал, лук, копье, шлем, доспехи… Вот только подойдет ли броня? В Иранистане народ мелковатый…
С такими мыслями он подошел к блюду, подцепил покрывало острием топора и сдернул его, ожидая увидеть груду воинской амуниции. Но на большом круглом подносе не оказалось ни одежды, ни крепкой кольчуги, ни меча, ни кинжала, ни лука с быстрыми стрелами. Там, скорчившись, сидела девушка — вернее, девчонка лет тринадцати с едва начавшей формироваться фигуркой. Была она нагой, если не считать легкого шарфика вокруг бедер, и глядела на Конана широко раскрытыми испуганными глазами. У колен ее лежал ситар, обычный на востоке инструмент с округлой декой и длинным вытянутым грифом; его-то Конан и принял раньше за древко копья. Видно девчонка была музыкантшей.
— Эй! — Конан повернулся к подходившему Таглуру. — Это что такое, сердар?
— Твоя награда, киммерниец. Редкостный товар! Девчонка из самой Уттары. Принцесса! Или не нравится? — Таглур прищурился.