В джунглях кольчуга, шлем и щит были ни к чему; лишняя обуза, и только. Копье, после некоторых раздумий, Конан решил оставить. Меч и топор хороши против человека, но зверя — особенно опасного — берут копьем и стрелой. Только копье удержит дикого кабана или тигра на расстоянии шести локтей; только копье даст время, чтобы вытащить меч, выхватить секиру. Правда, размышлял Конан, взвешивая в руке ясеневое древко с острым жалом, его секира — не совсем обычное оружие. Пожалуй, она перерубит напополам и огромного зверя с рогом на морде и массивными копытами, о котором толковал ему кузнец. А может, и слона! Все-таки у магического топора свои преимущества, решил он, но копье однако оставил.
Вскоре путники уже шли по узенькой тропинке, над которой плотно смыкались древесные кроны. Кое-что в этом лесу было знакомо киммерийцу: самшит, магнолия, тиковое и красное деревья росли в Кешане и Пунте, а бамбук и пальмы попадались даже в Шеме, не говоря уже о Стигии. Он не глядел по сторонам, рассчитывая больше на обоняние и слух, чем на глаза, но Ния испуганно озиралась, высматривая ощеренную звериную пасть под каждым кустом. Конан прикрикнул на нее и велел шагать побыстрее. Он надеялся выбраться с закатом к заброшенному городу, о котором говорил кузнец; от руин этого древнего поселения до моря оставался день пути.
Солнце, светлое око Митры, еще не успело скрыться за стволами деревьев, когда тропа вновь превратилась в дорогу. Некогда она была вымощена камнем, но теперь базальтовые плиты растрескались, в щелях между ними зазеленели полоски мха, а кое-где древесные корни заставили вспучиться землю, выворотив целые каменные глыбы. Тем не менее, идти стало легче, и путники, миновав пару рухнувших башен, что некогда поддерживали истлевшие створки ворот, еще засветло очутились в городе.
Об его архитектуре и планировке Конан не мог составить никакого представления, ибо улицы загромождали разбитые блоки зеленого камня, похожего на нефрит, и ни одна сохранившаяся стена не достигала и восьми локтей в высоту. Возможно, тут были величественные дворцы, украшенные стройными колоннами, резные изящные арки и фонтаны, храмы с круглыми куполами или пронзающими небеса шпилями, лестницы, портики и парапеты, облицованные мрамором бассейны и каналы, пышные сады, окружавшие жилища знати, и цветники у домиков простолюдинов… Теперь все лежало в развалинах, в прахе и тлене, столь древнем, что становилось ясно: во времена расцвета этого города никто и слыхом не слыхивал о державе славного Ашакана, ни, скорее всего, о гордой Айодии.
Ния боязливо ежилась, поглядывая на мрачные руины, поросшие акацией, оплетенные лианами и вьюнком. Пожалуй, она предпочла бы провести ночь в джунглях, но Конан напомнил своей юной невольнице, что с наступлением темноты в лесу можно столкнуться с тигром или черной пантерой. Сюда же, в каменный лабиринт, они не полезут — хищники стараются держаться подальше от мест, где некогда обитали люди. Теперь развалины населяли лишь змеи да обезьяны, но от назойливости и тех, и других, мог охранить костер.
Конан разложил его на обширной площади, простиравшейся в самом центре города. Со всех четырех сторон ее окружали груды битого зеленого камня, но посередине оставалось достаточно места для стоянки сотни воинов с сотней лошадей; значит, никакому зверю не удалось бы подкрасться и нежданно выпрыгнуть из темноты. На всякий случай, для защиты от ядовитых гадов, Конан разложил у костра волосяную веревку, а после ужина бросил внутрь кольца свой плащ и велел Ние укладываться на покой. Спала она тревожно, но в конце концов дыхание девочки сделалось ровным и глубоким, тело расслабилось, и с лица исчезло пугливо-настороженное выражение. Тогда Конан поднялся, воткнул в щель меж камней свою секиру и повелел духу явиться.
Рана Риорда возник перед ним в неярких отсветах костра. Впервые его капюшон был откинут, и Конан мог видеть темные волосы, волной спадавшие на плечи. Кожа на лице призрака разгладилась, сапфирово-синие глаза заблестели еще ярче, и если бы не бледность щек и бескровные тонкие губы, киммериец принял его за собственного двойника. Видно недаром призрак утверждал, что происходят они оба от единого корня, от прародителя Гидаллы, коему сам грозный Кром годился бы в правнуки!
Долго и мрачно Конан смотрел на духа секиры, потом произнес:
— Сегодня ты заставил меня сделать то, чего мне не хотелось.
Рорта пожал плечами.
— Какая разница, убил бы ты мунгана мечом или моим лезвием. Все равно бы убил! А так и враг мертв, и я сыт. В туше мунгана было много крови.
— Кровь, кро-овь, крр-роовь! — передразнил Конан клекочущий голос призрака. — Запомни, ржавая железка, я тебе не раб, ты мне не хозяин! Я не люблю, когда меня заставляют… король, демон, бог — все равно! Я — свободен, ясно? И запомни еще одно: мы заключили союз равных, и как заключили, так можем и разорвать, клянусь Кромом!
Рана Риорда уставился на него, но киммериец не опустил глаз. Несколько мгновений они мерялись взглядами, затем дух сказал:
— Как заключили, так можем и разорвать, да? Помнится, в стигийской темнице ты пел другие песни!