Кстати, о внутреннем « взгляде со стороны» , который преследует Вас, как чересчур бдительный контролер, и так мешает быть непосредственной. Не нужно его бояться, не стоит стараться изгнать из себя, бесполезно, пока сам не уйдет. Но стоит все-таки понять, что же он такое, этот контролер, откуда взялся. Ошибусь ли я, сказав, что это и есть Ваш внутренний оценщик глазами кого-то, чьи оценки Вы разделяете? Думаю, не ошибусь. Это Ваш внутренний, « обобщенный Другой» , возникший в Вас постепенно, за всю прожитую жизнь, человек-сумма из всех Ваших общений, из книг, из кинофильмов, из всего; это Ваша мораль, Ваша совесть, Ваша ирония, Ваше самосознание — это Вы сами!
Но почему же этот Другой, который есть Вы, отделен от Вас, почему живет какой-то своей собственной жизнью, вместо того чтобы составлять с Вами гармоничное целое? Почему он Вам мешает, вместо того чтобы помогать?
Есть ответ, и опять из Вашего личного опыта. Дело в том, что тот Другой внутри нас всегда ищет своего двойника: живого человека, Другого-вне-нас, с кем бы слиться, отождествиться — так уж мы устроены, таков закон человеческой психологии, быть может, один из главнейших.
Дело в том, что тот Другой внутри нас всегда ищет своего двойника: живого человека, Другого-вне-нас, с кем бы слиться, отождествиться — так уж мы устроены, таков закон человеческой психологии, быть может, один из главнейших. Ведь он — внутренний Другой — произошел от живых людей и хочет вернуться к ним. Ему плохо, он одинок и оттого Вам досаждает. В общении с подругами его не было заметно, потому что он нашел себя в них, растворился, как призрачное отражение за оконным стеклом, когда к окну подходишь вплотную. Навязчивый контролер покинет Вас незамедлительно в тот самый момент, когда Вы снова внутренне будете жить и чувствовать заодно с живым Другим.
« Коммуникабельность» начинается с внимания к людям. Но внимания не того рода, которое выводит печальные уравнения: « у нее есть обаяние, а у меня нет» , и не такого: « парниша, у вас спина в белом» .
С внимания непрерывного, жадного и самозабвенного, с которым слушает или исполняет музыку музыкант. Я припоминаю, кстати, что великий пианист Генрих Нейгауз, учитель других великих, был беспощаден к тем своим ученикам, которые мучились, казалось бы, вполне понятным волнением, скованностью на выступлениях: « Это большая вина, это грех перед музыкой. И ваша скованность — наказание за то, что вы, играя, думаете не о музыке, а о себе в музыке» .
То же в любом деле, в любом общении. Всякий легко согласится, что слишком многие заняты не общением, а собою в общении . Но найти человека, который признается в этом себе самому, непросто…
Главная сложность в том, что свою позицию в общении (а сюда входит очень многое: и распределение внимания — к себе и к другому, и окраска этого внимания — доброжелательная или недоброжелательная, восхищенная или неодобрительная, и основные стремления — получить некий выигрыш или дать выиграть другому, возвыситься или унизиться и т. д.) — эту вот смесь своих внутренних « игр» — самому человеку осознать очень трудно.
Иллюзии общения неисчислимы. Есть люди активные и общительные, искренне почитающие себя альтруистами, благодетелями и знатоками других: дают советы, уговаривают, поучают, вникают в чужую личную жизнь, рассказывают анекдоты. Между тем для собеседников они тягостны… Они и не подозревают, что НЕ ВИДЯТ людей, с которыми общаются, а потому и не видят самих себя.
Хочу обратить Ваше внимание на три основные внутренние позиции в общении.
Первую можно назвать « отключением» . То, что сплошь и рядом происходит и в транспорте, и на работе, и в семье: человек находится рядом с другими, но не обращает на них внимания, занят чем-то своим, и ему безразлично, обращают ли внимание на него. Это, собственно, не общение, а то, что артисты называют « публичным одиночеством» , — позиция, часто наблюдаемая в жизни, но, конечно, не способствующая постижению мира других.
Вторую назовем « позицией сцены» : человек знает, видит или ему кажется, что он находится в поле внимания других. Ученик, выходящий отвечать; учитель, объясняющий урок; человек, приходящий с работы домой и встречаемый домашними; тот, кто в переполненном вагоне внезапно начинает проталкиваться вперед; женщина, только что надевшая новое платье; опять же артист на сцене… Самочувствие человека в такой позиции может быть и превосходным, и мучительным: все зависит от того, как он воспринимает обращенное на себя внимание, как одобрительное или неодобрительное. Но в любом случае такая позиция производит внутри человека некое раздвоение. С одной стороны, он зависим от внешнего окружения и ловит или воображает сигналы, исходящие от других и относящиеся к нему. А с другой — центр-то, фокус его внимания находится в нем самом, он озабочен правильностью или неправильностью своих действий, своей красотой или некрасивостью, своим успехом или неуспехом, и вот затрачивается масса усилий на то, чтобы, не утратив связи с контролем извне, хорошо сыграть свою роль.
Вполне понятно, что при такой установке, даже блестяще исполняя роль, человек плохо видит других, он воспринимает их лишь как одобряющее или неодобряющее дополнение к своей персоне. Внутренний мир Другого человеку, находящемуся на « сцене» , практически недоступен.
А вот и третья позиция — обращенность к Другому.