— Наш отряд… — начал было Валерка.
— Да, ваш отряд. Наиболее организованная единица в поезде, — сказал Федор.
— Что нужно сделать?
— А нужно с каждым провести беседу о том, чтобы люди не смели мечтать хотя бы еще половину суток.
Валерка что?то уже понимал, но еще не до конца.
Валерка что?то уже понимал, но еще не до конца.
— Наш отряд справлялся и не с такими работами!
Он еще не знал, что предстояло сделать отряду. Такого, может, еще и история человечества не знала.
Да… А поезд стоял на какой?то станции. И подавляющее большинство пассажиров еще ничего не знало и просто радовалось, что вот уже был разъезд, а теперь даже самая настоящая станция, хоть и маленькая, хоть и не та, какая кому?то нужна. Но тут?то уж теперь разберутся. Стрелки переведут, какие надо, задержат один поезд или, наоборот, внесут в ускоренный график, но уж фирменному?то поезду дадут теперь зеленую улицу. Потому что железная дорога должна дорожить своей репутацией.
— Григорий Прохорович! — раздалось из тамбура. — Григорий Прохорович! — Это кричала тетя Маша. — Начальник вокзала к вам! — У нее даже веник был в руках, хотя она его старательно прятала, чтобы не попался на глаза начальнику, который шел за ней. Человек был чем?то взбешен.
— Кто бригадир поезда? — спросил он грозно.
— Я бригадир, — немного струсил Григорий Прохорович.
— Вы откуда такие взялись?!
— Из Фомска, — доложил начальник поезда.
— Из какого Фомска?! Знать не знаю никакого Фомска!
— В Марград, — продолжал разъяснять Григорий Прохорович.
— В Марград?! Нет у нас ветки на Марград! И никакого такого Фомска тоже нету! Ведь страшно подумать, что могло произойти. Ниоткуда и вдруг взялись! А там ведь у нас товарный поезд! Ума не приложу, как вы увернулись?
— Год, число, месяц? — хрипло спросил Степан Матвеевич.
— Все то же, — ответил я.
Судя по глазам, Степан Матвеевич ничего не понял, но своего вопроса не повторил.
Начальник вокзала посмотрел на Граммовесова с удивлением и, кажется, утвердился в мысли, что и сам поезд, и его пассажиры — все, все сошли с рельсов.
— Пошли разбираться, — приказал он Григорию Прохоровичу.
— Наука… — возразил было бригадир поезда, но подчинился.
Без Степана Матвеевича мы как?то вдруг осиротели, растерялись, хотя уже и известно было, что делать.
— Нам тоже нужно выйти, — сказал Иван. — Может, есть какая?нибудь корреспонденция.
Похоже, что Иван собирался взвалить непомерную тяжесть возвращения нашего поезда к нормальной жизни на свои плечи.
А жара все не спадала. Вентилятор по?прежнему не работал. Вот ведь странность, подумал я вдруг, разве никому не приходило в голову, что надо иметь в вагоне исправный вентилятор? Да об этом, наверное, каждый по сто раз на дню думал. А вентилятор не работает. Почему? Почему он не работает?
40
В купе осталось четверо: я, погруженный в транс Степан Матвеевич, решившийся на что?то писатель и чуть испуганный Валерий Михайлович.
Лицо Федора вдруг вдохновенно засветилось.
— Да какой из меня писатель?фантаст! Что я знаю? Чушь это, чушь все! Рассказы мои сбываются в действительности? Черта с два! Это слишком просто… рассказами изменять действительность. Не было, не было писателя Федора! И теперь уже не будет никогда. Все! Забудьте несостоявшегося писателя Федора!
И в его лице что?то изменилось… И в фигуре, и в манере сидеть. Он вдруг фамильярно хлопнул Валерия Михайловича по плечу и предложил:
— А не заняться ли нам, милейший Валерий Михайлович, гиревым спортом?
Валерий Михайлович вдруг захрипел, схватился рукой за горло. Он задыхался и рвал на себе рубашку.
— Обыкновенное дело, — сказал Федор. — Учить их надо, учить! А впрочем… не имею права морального, так сказать.
А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол. Я оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул и дал мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая затрещина обрушилась на мою скулу. Ладно!..
— Рукава, — прохрипел Валерий Михайлович.
Хорошо. Это рукава его рубашки хлещут меня по морде, а не сам товарищ Крестобойников. Прекрасно. Я прислонил его к стенке так, чтобы он не мог упасть.
— Прошу прощения, — юлил писатель Федор. Но было ясно, что происходящее в купе его уже мало интересует, а вот гиревой спорт — даже очень.
Валерий Михайлович вдруг застонал и поджал под полку ноги.
— Давят, — простонал он.
— Ничем не имею права помочь, — твердо заявил Федор.
— Можете! — крикнул я. — Снимите с него туфли!
— Это в один секунд!.. Милейший Валерий Михайлович, в носочках можно, в носочках…
Федор все?таки стянул с Валерия Михайловича туфли. Тому заметно полегчало.
Картинка была в нашем купе! Один в трансе, второй еле жив от бунта своих вещей. Третий думает только о гиревом спорте. А я сам? О чем я?то думаю? В том?то и дело, что не думаю. Не хочу думать…
— Так я пошел? — спросил Федор.
— Нет! Никуда вы не пойдете.
— Понятно. Произвол. Документы на право, пожалуйста.
— Сядьте, Федор. Сядьте! Возьмите себя в руки. Хорошо… Ваши рассказы больше не воплощаются в жизнь. Переживите это. Пусть ваши рассказы не воплощаются в жизнь в буквальном смысле. Пусть.