Семен не полез в бутылку, даже не обиделся. Я полагаю, что моя мысль и не была для него оскорбительной. Скорее она могла вызвать в нем только гордость за самого себя. Вот ведь, сам додумался! Никто не учил… Жизнь разве что научила! Так от жизни брать уроки не стыдно.
— Сами посудите, — воодушевился я. — Для кого была сработана эта игрушка?чертовщинка? Для жены ученого Коли и его дочери, которые, по словам бабуси, всю жизнь свою видят только в тряпках. Семен вот прошел безболезненно…
— Я не крал, между прочим… — спокойно заметил Семен.
— Я сейчас не про это. Валерий Михайлович тоже. Как написано в рассказе у Федора…
— Ну, рассказ тут, наверное, ни при чем, — остановил меня Степан Матвеевич.
— А вы его еще не читали. Хотя взаимоотношения Валерия Михайловича с вещами, может, и заметили. А в рассказе…
— Не надо про рассказ, — попросил Степан Матвеевич. — Тут, кажется, и без рассказа все становится ясным.
— В рассказах моих неправды быть не может, — подал свой голос писатель Федор. — Если я что написал, значит, так оно и есть на самом деле. Валерий Михайлович может подтвердить. Да и в Фомске многие. Было у меня несколько рассказов с трагическим концом. Так ведь эти люди и в самом деле плохо кончили. Я потом уже и не…
— И все?таки с рассказами давайте повременим, — попросил Степан Матвеевич. — Дело к ночи, а у нас еще ничего не сделано.
Писатель Федор обиженно замолчал. Не за себя он обиделся. Он вообще, как мне казалось, не мог обижаться, если дело касалось его самого, а за свои рассказы, которые если были написаны, то как бы становились самостоятельными сущностями, независимыми от автора и живущими в мире уже по каким?то своим законам, хотя и непонятным, но все же необходимо имеющимся.
— Что же нам теперь делать? — спросил Валерка.
— Неужели без Семена Кирсанова невозможно обойтись? — притворно удивился Семен. — Семка, слышишь? Без тебя тут никак не обойдутся! Эй, где ты? — Семен даже нагнулся и заглянул под полку, на которой сидел, но ничего достойного внимания не нашел, выпрямился и сказал: — Вы ведь вроде бы как и за подлеца меня считаете. Неужто вам, таким хорошим и правильным, без подлеца не обойтись? Да где же это видано! Вам надо броситься на меня, заклеймить, проработать, торжественное обещание потребовать! Вычистить, человеком сделать в вашем понимании, а потом, когда я стану сверху вполне нормальным, снова послать меня на спасение, но уж только тут вам придется закрыть глаза, потому что я в этот макет войду все равно. Да ведь вам только это и нужно! Но совесть свою вы все?таки сначала успокойте. Это уж, пожалуйста… Вы ведь и в нормальной жизни только этим и занимаетесь.
Это уж, пожалуйста… Вы ведь и в нормальной жизни только этим и занимаетесь.
— Не хочу я этой помощи, — сказал я.
— Не хочешь, — усмехнулся Семен. — Артемий Мальцев не хочет помощи от Семена Кирсанова. Правда, я еще и не предлагал. А Инга? А сын твой? А девочки из соседнего купе? А все другие? Им?то что, погибать? Погибать, потому что вы все тут собрались чистоплюи чистенькие, а жизнь грязна, с ней бороться нужно. Понимаю… Ну, пойду я. А ведь вы потом мне и руки не дадите. Впрочем, она мне и не нужна. Про руку это я просто так.
— Но ведь и у тебя Тося есть, — сказал Валерка. Но только зря он это сделал. Не нужно было сейчас даже упоминать про Тосю.
— А Тося пойдет за мной, — сказал Семен. — Она пройдет, не беспокойтесь. Это она при людях так. Грубо получилось у меня, некрасиво. Так что Тося пусть вас не волнует. Я и Тося пройдем через эту чертову вертушку. А вы все так здесь и останетесь!
Про Тосю я не поверил. Не мог я поверить, что Тося пойдет за ним. А почему, собственно? Ведь она уже шла за ним. Ведь вышла же она за него замуж! И предположение, что она не знала Семена, — чушь! Да и вообще сильно сказал Семен. Пусть зло и недопустимо обнажая свою душу, но все же сильно. Ведь мы сами их делаем, этих Семенов! Сами! Ведь переплачиваю же я вдесятеро за необходимую книгу. Переплачиваю и еще благодарю своего спасителя, бутылку ему ставлю и выслушиваю, как он спасал других, и заманчивые его предложения, на которые у меня просто не хватает денег, иначе бы я ими воспользовался. Дурите вы нас, надуваете, обираете, делаете соучастниками преступления! Но все равно спасибо вам! Да почему вам? Нет, и вам, конечно. Но и нам тоже, потому что мы вас растим, лелеем, мы вас рождаем. И какой прекрасный симбиоз получается! Все довольны. И никаких угрызений совести с обеих сторон. Так что же я сейчас? Если мелочь, то я спокоен, если чуть крупнее, то я даже рад, ну покряхчу там маленько, постенаю. Но все же рад. А если много крупнее? Если дело идет не о ковре, не о полированной новинке, если дело идет о жизни людей, о моей собственной и еще о сотнях жизней, то я вдруг становлюсь честным… И я уже ничего не могу принять от Семена! Да почему же это? Почему я прозрел только тогда, когда жизнь подошла к итоговой черте? Потому что думал, что увернусь, обойдусь, не позволю, не сейчас, конечно, а потом, когда?нибудь в будущем, когда смогу все сам, честно, законно, не торгуя совестью. И куда же я зашел? Стыдиться себя буду, а приму. Приму от Семена свое будущее! И бутылку коньяка еще потом ему поставлю! И в гости приглашу, покажу подросшего на вершок мальчишку. Смотри, Семен, вот спасенная тобою жизнь. Вот так… Поздно! Потому что поздно! В двадцать семь лет, а уже поздно. Да и всемогущ Семен. Ведь не будь его сейчас, никто не проникнет через эту чертову вертушку! А если и найдется, то точно такой, как Семен. Вот и думай, вот и решай. Сейчас я как загнанный зверь, хоть какое?нибудь спасение, спасение даже ценой своей будущей, отстоящей лишь на мгновение жизни, но все же спасение.