Память у старого бека всегда была изумительной. Ни задумавшись ни на миг, он неторопливо ответил:
— В суре «Поэты» сказано: «На кого сходят бесы? Сходят они на всякого выдумщика и беззаконника, из которых многие — лжецы. Таковы и поэты, которым следуют заблуждающиеся. Не видел ли ты, как они, умоисступленные, скитаются по всем долинам и говорят о том, чего сами сделать не могут? Исключаются из них те, которые уверовали и делают доброе».
— Трудно с тобой спорить, бек, — чуть улыбнулся Богдан. — Я только от себя говорю, а за тобою — вся мудрость Пророка.
Бек отрицательно качнул головой.
— За тобой тоже вся мудрость твоей культуры, да, — сказал он. — Ты защищаешь от меня того, для кого ты — жалкий гяур. Кто мечтал, чтоб весь твой народ нишкнул. Тут за тобой весь ваш Христос. Как бы Ордусь стояла без таких, как ты? Я и преклоняюсь перед тобой, и боюсь за тебя, и сострадаю. Только одно могу ответить тебе, слушай. Был такой Чжуан-цзы. Он сказал: если кто заставит глупца возносить хвалы истинному Дао, глупец лишь разобьет лоб. Себе разобьет. Окружающим — тоже разобьет. Да.
— Ох, и крут ты, бек, — качнул головой Богдан. — Ох и крут…
Бек чуть пожал широкими, жесткими плечами.
— Жизнь крута, — бесстрастно уронил он.
Некоторое время они молчали. «Тахмасиб» летел на предельной скорости, и просветы между придорожными кипарисами мелькали, словно кадры старой кинопленки. По ту сторону кипарисов простиралась млеющая в теплом предвечернем свете перекопанная степь, а вдали, над горизонтом, романтично темнели туманные и округлые громады лесистых гор.
— Почему молчишь? — наконец спросил достойный Ширмамед, сидя прямо и неподвижно.
— Что говорить? — ответил Богдан.
— Можешь не говорить. Рассказать должен.
Богдан чуть усмехнулся.
— Нечего еще рассказывать, бек. Сам ничего не понимаю.
— Зачем тут роют столько?
Богдан покосился на бека. Наблюдательности потомственному воину-интернационалисту тоже было не занимать. Бек был недвижим, но цепкий, стремительный взгляд его глаз работал неутомимо.
— Говорят, дервнеискательские раскопки. У них тут мода такая.
Бек помолчал, щурясь. Солнце висело уже невысоко, и на поворотах било в глаза.
— Веришь?
Богдан чуть пожал плечами.
— Покамест не было поводов усомниться. А что это еще может быть? Здесь действительно все помешаны на исследовании своего славного прошлого. По-хорошему помешаны, ничего не могу сказать, но… чрезмерно как-то. А что?
— Буду еще смотреть. Потом буду говорить.
— Да что такое?
Бек пожевал губами. Борода его встопорщилась.
— Ты добрый человек, — сказал он наконец. — Ты прекрасный человек. Ты самый умный человек из всех, кого я знаю.
— Так, — мрачно проговорил Богдан. — После такого вступления должна следовать затрещина.
— Зачем затрещина? Правда.
— Ну?
Бек опять пошевелил бородой и уронил:
— Ты не воин.
— Ну?
Бек опять пошевелил бородой и уронил:
— Ты не воин.
Богдан вздохнул и попытался, рассутулив ученую спину, сесть попрямее.
— Не всем же быть воинами, — пробормотал он.
— А я этого и не сказал.
Богдан притормозил, и шедший за ним автобус притормозил тоже. Они въезжали в Асланiв. Проплыл справа утопающий в каштанах раскоп, переполненный трудящимися подростками.
— Как слаженно копают, видишь, бек? — спросил Богдан. — Детям нравится. Детям интересно.
Бек видел. Бек много чего видел.
— Щанцевый инструмент в отличном состоянии, — сказал он.
— Что? — растерянно спросил Богдан.
Взгляд бека стал озабоченным.
— Автоматы десантные, с укороченным прикладом. Да. Кучно бьют.
— Что? — совсем обалдел Богдан. — Бек, это же игрушки!
— Я знаю, — сдержанно ответил бек, — ты великий юрист. — Чуть помедлил и добавил: — Хорошо, что я прилетел.
— О Господи, — сказал Богдан и умолк.
Бек, видимо, почувствовал, что малость переборщил. Пошевелил бородой, потом покосился в сторону Богдана, чуть улыбнулся. Положил коричневую руку Богданцу на колено.
— Фирузе тебя очень любит, — сказал он мягко. — И я тебя очень люблю. Сказано в суре «Корова», аяте двести десятом: «Их постигали бедствия, огорчения, они потрясаемы были так, что посланник и с ним верующие говорили: когда же нам помощь Аллаха? Смотрите, помощь Аллаха близка».
Готель «Меч Пророка»,
9 день восьмого месяца, средница,
ближе к вечеру
Готель «Меч Пророка» стоял в тихом, живописном месте, на берегу небольшого искусственного пруда. Построен он был, видимо, где-то в конце пятидесятых, в экономном и строгом «черемушкинском» стиле; искусный архитектор ухитрился даже минарет и купол приготельной мечети выдержать в свойственных «черемушкам» серых тонах. Привратник, приветливо кланяясь, выбежал навстречу беку и Богдану, когда они вышли из «тахмасиба»; завидев же неторопливо вкатившейся во двор вслед за «тахмасибом» автобус, он растерялся. Когда из автобуса молча вышли первые человек десять, он, похоже, хотел было возмутиться; когда, держа руки на саблях, вышли вторые десять, он остолбенел. Когда вышли все тридцать три, он стал улыбаться так, что уши у него съехались на затылке. Богдан подумал даже, что уши пребудут там все то время, пока бек и его семья осчастливливают готель своим пребыванием. Спустя минуту неутомимый Кормимышев уже метал на брусчатку багаж.