Через пару минут они уже были на крыше.
Над Асланiвом раскинулось бездонное звездное небо. Легкий ветерок шуршал в кронах каштанов где-то под ногами беглецов — дом насчитывал восемь этажей.
— Переждем здесь, — решил Олежень, усаживаясь у трубы и утирая пот.
— А что это такое было, почтенный Олежень? — спросил даос, опускаясь на черепицу рядом. — Кто этот добрый человек?
— Высокий-то? О, это блаженный суфий Хисм-улла, — улыбнулся в темноте Фочикян, с некоторой опаской проверяя в то же время целостность ноутбука, — Асланiвськая достопримечательность. В высшей степени достойный правоверный. Славен тем, что как бы знает наизусть монументальный труд великого Абу Хамида ал-Газали «Эликсир счастья». От этого и умом типа тронулся. Очень он не любит, когда кто-то не знает «Эликсира». Но тише…
— Аллах Всевышний, ниспошли мне милость в чтении Корана и преврати его для меня в вождя, и свет, и руководство… — разносился внизу трубный глас блаженного суфия, сопровождаемый звучными вразумляющими ударами и неразборчивыми, но донельзя сварливыми репликами попугая по имени Бабрак.
— Читайте Коран, ведь каждый произнесенный из него звук будет оценен, как десять благодеяний…
— Нам повезло, — шепотом разъяснил Олежень, — я не раз читал «Эликсир счастья» и до сих пор многое помню.
Внизу раздались пронзительные звуки сирен: к месту, где великолепный Хисм-улла неторопливо и доходчиво толковал Коран, съезжались повозки вэйбинов. Зажглись прожектора. Послышались громкие команды: нарушителей порядка грузили в повозки. Слышно было, как блаженный суфий миролюбиво и даже ласково втолковывает вэйбинам:
— Коран ниспослан для осознания скорби, поэтому, читая его, скорбите. Всякий, обдумывающий обещания, угрозы и приказания в Коране, осознав свою немощность, вынужден будет скорбеть, если он не невежда… — Хлопнула дверца, и речь суфия стала невнятной.
Прошло, верно, с полчаса или больше, пока внизу все наконец не утихло и на площадь не вернулся обычный для этого времени сонный покой. Только тогда Олежень решил, что спуститься вниз будет вполне безопасно.
— Наставник, — сказал Фочикян, отряхиваясь, — спасибо вам… Если бы не вы, я не знаю, чем все кончилось бы…
— Что ты, добрый человек! Благодарить надо досточтимого Хисм-уллу, чье появление было как нельзя кстати. Не причинят ли ему какого зла?
— Не думаю, наставник, он ведь блаженный… Подержат до утра — и отпустят. Однако, время позднее, позвольте пригласить вас в мое скромное жилище, дабы скоротать ночь… и подкрепиться.
— С удовольствием, почтенный Олежень, — улыбнулся Фэй-юнь, — но объясни мне еще, отчего сии дервиши так набросились на тебя?
— А! — Олежень горделиво выпрямился. — Я как бы опубликовал пару статей, в которых указал на некоторую несообразность некоторых деяний нашего досточтимого вэя [18] Абдуллы Нечипорука…
Даос чуть поднял брови и ласково улыбнулся.
— Ты же сам просил меня не говорить по-ханьски, добрый человек, — произнес он. Фочикян с инстинктивной стремительностью втянул голову в плечи и кинул быстрые взгляды влево-вправо, но тут же расслабился и облегченно вздохнул.
— Но… кажется, мы как бы одни, наставник.
— Лао-цзы сказал: бойся стен с ушами, — заметил ему даос.
Во взгляде Фочикяна мелькнула неподдельная тревога.
— Хорошо… как бы это… Он — типа наш начальник зиндана унутренных справ. А у меня же как бы совесть и достоинство истинного асланiвца! Если в Асланiве кто-то кое-где порой ведет себя несообразно — я не в силах спокойно спать и даже вкушать пищу, ниспосланную Аллахом! Мне уже несколько раз угрожали, — добавил он с торжеством. — Только вот доказательств у меня как бы надежных нету никогда — ну таких, чтобы человекоохранительные органы дали делу ход. Газетная статья — всего лишь газетная статья. Хоть бы Абдулла в суд на меня подал! Тогда, в ходе разбирательства, может и удалось бы что-то серьезное раскопать. Но зачем ему типа суд! — Олежень грустно помолчал. — Эти спиногрызы безо всякого суда ребра пересчитают за недостаток патриотизма, и дело с концом… Дескать, я оскорбляю весь уезд, публикуя заведомо клеветнические измышления в адрес одного из наиболее уважаемых столпов незалежности…
Фочикян тяжко вздохнул и умолк.
Минут двадцать они осторожно пробирались по спящему городу. Петляли темными улочками, преодолевали раскопы и дважды лезли через забор — Олеженю, видимо, этот путь был очень хорошо знаком; даос даже подумал, что Фочикян, буде захочет, пройдет его с закрытыми глазами.
Минут двадцать они осторожно пробирались по спящему городу. Петляли темными улочками, преодолевали раскопы и дважды лезли через забор — Олеженю, видимо, этот путь был очень хорошо знаком; даос даже подумал, что Фочикян, буде захочет, пройдет его с закрытыми глазами. По крайней мере пару раз искатель правды предупредил Фэй-юня о скрывающихся в непроглядном мраке бочках и кирпичах, на каковые даос по незнанию непременно налетел бы.
Наконец они оказались у трехэтажного дома. Некоторое время Олежень обозревал окрестности из кустов, а потом полез по водосточной трубе и высадился на балконе третьего этажа. Махнул Фэй-юню рукой — следуйте, мол, за мной, драгоценный наставник.