С трудом поднявшись наверх, в свою комнату, я мешком рухнул на ложе и моментально вырубился, не вспомнив, что забыл ПМК на дворе, бросив его в одну кучу с пропитанной потом и грязищей одеждой. Пусть на Берлогу налетит стая драконов в тысячу голов, я не проснусь. Убивайте прямиком в постели, мне пофиг!
Никаких сновидений не было, сплошная мягкая чернота.
— Между прочим, скоро начнет смеркаться, — я пробудился, услышав знакомый настойчивый голос, звучавший прямо над ухом. Кто-то принес компьютер-помощник в хозяйские покои и аккуратно положил рядом. — Семи часов глубокого спокойного сна более чем достаточно, поднимайся. В конце концов, это неприлично — другие работают, а ты дрыхнешь.
— Нетико, ты? — я с кряхтением уселся и протер глаза кулаками. — Как обстановка?
— За время, пока ПМК валялся возле колодца в мутной луже, ничего особенного не происходило, — сварливо ответил ИР.
— Нетико, ты? — я с кряхтением уселся и протер глаза кулаками. — Как обстановка?
— За время, пока ПМК валялся возле колодца в мутной луже, ничего особенного не происходило, — сварливо ответил ИР. — Простецы растаскивали завалы на том месте, где стояла башня с воротами, погибших отвезли по долине вниз, как я понял из разговоров, мертвых здесь сжигают, погребальный костер. Донельзя архаичный обычай, однако так гораздо проще, не надо возиться с рытьем могил.
— Ой, мама дорогая… — я схватился за голову, картины предыдущей ночи встали передо мной со всей ясностью. — Потери большие?
— Точно не скажу, около тридцати человек. Теодегизил очень плох.
— Разумеется, такая жуткая рана… Не понимаю, как он не умер сразу? Зигвальд-то держится?
— Как ни странно, держится. Это при том, что полученная травма если не смертельная, то как минимум шокогенная.
— Подумать только, человеку едва не отгрызли руку, а он благополучно ходит на своих двоих и делает вид, будто всего-навсего посадил занозу! Сам-то ты что думаешь о случившемся?
— Ситуация иррациональна, — с привычной академической нудностью сказал Нетико, однако я заметил в его голосе неуверенность. — О фантастических свойствах животных, которых мы видели, рассуждать бессмысленно, с точки зрения известных нам научных дисциплин объяснить этот феномен невозможно. Затем: хищники никогда не нападают просто так, ради удовольствия или реализации накопившейся агрессии. Цель любого хищника — охота, поиск и добыча пищи, но не более. Ночью пришлось наблюдать не за охотой, а за целенаправленным убийством. Истребление ради истребления. Звери так себя не ведут. И наконец: активность любых хищников во всех известных мирах не связана с положением космических тел и природными явлениями.
— Закончил? — хмыкнул я.
— Да, закончил. Объяснений не жди. Я лишь фиксировал физические особенности тварей, некоторые из них согласуются с общими представлениями о эволюции жизни на углеродной основе, но большинство других…
— Замнем, — поморщился я. Не было никакого желания выслушивать сентенции искусственного разума, который по неизменной привычке обязательно начнет углубляться в высокие материи, употребляя словеса, пониманию человека недоступные. — Схожу посмотрю, что происходит внизу. Гляди, мне принесли новую одежду… Не перестаю удивляться, какие они внимательные и заботливые, у нас в Содружестве такой душевности не встретишь, не сохранилось доброго отношения к людям.
— Вероятно, меркурианцы не сохранили традиции, а возродили, — заметил Нетико. — Причем ненамеренно. Среда обитания и обстановка располагают, без взаимовыручки и обязательной участливости друг ко другу не выживешь. У древних германцев, скандинавов и славян на Земле, да, впрочем, и у любых других народов в эпоху родоплеменного строя, это считалось не просто нормой, а святой обязанностью. Обитатели Меркуриума по неясным пока причинам скатились по цивилизационной лестнице на самые нижние ступени, позабыв информационно-космическое общество Земли, постиндустриальную и капиталистическую формации, даже феодализм у них в зачаточном состоянии. Если, конечно, считать простецов аналогом феодально-зависимого класса. А это в корне неверно, они — биологически зависимый класс.
— Будешь продолжать говорить в подобной стилистике, я рассержусь. Надоело выслушивать непонятную заумь!
— Сердись сколько угодно, положения это не изменит.
Зигвальд обнаружился в трапезной — его мягкий басок я услышал издалека, с лестницы. Повелитель Берлоги распекал, давал указания и беззлобно ругался. Как оказалось, жертвами господского гнева были трое простецов, один из них — Гунтрамн, тот самый рыжебородый здоровяк, выполнявший поутру обязанности «сержанта» при моей персоне. Простецкий диалект, на котором говорил Жучок, я понимал с пятого на десятое, но судя по всему речь шла о делах хозяйственных: как восстановить сгоревшую дотла надвратную башенку, где именно и какие деревья рубить, из каких окрестных деревень привлечь к работам мужиков, кого поставить вечером и ночью на стражу…
— Входи, рад видеть живым и здравствующим, — Зигвальд турнул простецов и повернулся ко мне. Улыбнулся широко. — Голоден? По глазам вижу, голоден! Эй, там!..