Михалыч, тот вообще заявил, что в это время в тайге гнуса еще нет. И, ткнув рукой в сторону их лиц, хмыкнул:
— И-и-и, милаи, ежели бы вас гнус покусал, рази ж вы такими бы были? Вся бы рожа полыхала. А тут…
И действительно, все те прыщи, которые сначала было повыскакивали у них на лицах, потом, когда им, одному за другой, получилось… войти внутрь молитвы, отчего-то исчезли с их лиц. А когда ребята вновь вынырнули наружу, в обычный мир — от гнуса не осталось и следа. Только легкий ветерок, негромко шумящая тайга и кроваво-красное заходящее солнце…
— Вставайте, пора, — еще раз сказал Рат.
Первой, кривясь от боли в окаменевших от долгого напряжения мышцах, неуклюже начала подниматься Барабанщица. Потихоньку ее примеру последовали остальные.
— Разбейтесь на пары и станьте друг напротив друга, — приказал Рат. — Так. А теперь вытяните вперед руку и коснитесь друг друга ладонью.
Данька протянул руку и коснулся ладони Барабанщицы. Она была маленькая, но твердая. С бугорками мозолей на подушечках (ну, еще бы, после всего того, что Рат делал с ними в течение этого месяца). И прохладная.
— Ну, Джавецкий, ты и печка, — улыбнувшись, шепнула Маша.
Данька кивнул. Ну конечно, если для него ее ладонь прохладная, то для нее его — горячая.
— Плотнее соедините ладони, — послышался тихий голос Рата, — хорошо… А теперь… попытайтесь дотянуться до Него через того, с кем вы соединены.
Данька чуть прикрыл глаза и уже почти привычно… соскользнул в молитву. Некоторое время он, как обычно, плыл в неком безвременьи и непространстве, а затем почувствовал боль. В ноге. И только спустя несколько мгновений он понял, что это боль не его. Маша натерла здоровенную мозоль, которая не так давно прорвалась. И сейчас ее ступню терзало и дергало. От этих накатывающихся болевых волн Данька едва не вылетел из этого своего состояния, но затем, то ли испугавшись, то ли разозлившись, сделал что-то такое, что… убрало эту боль. Просто сняло ее, как снимают кожуру с апельсина. Отламывая по кусочку, полосками и клочочками, стараясь при этом не повредить нежную мякоть, не раздавить ее и не забрызгаться соком… Затем он почувствовал боль от закрепощенных мышц. Но и тут все, как выяснилось, оказалось достаточно просто. Он нежно коснулся пальцами туго натянутых мышечных волокон. Они были в чем-то липком и потому и сами слиплись друг с другом. Данька осторожно, стараясь не причинять больше боли, принялся очищать их от этого самого липкого, сбрасывая его легким потряхиванием кисти…
Спустя некоторое время все было закончено. Он радостно улыбнулся и двинулся дальше. Куда-то, откуда лился яркий свет. Он не видел его, потому что здесь глаза были бесполезны, как руки и все остальное, он просто ощущал его и пользовался привычными понятиями.
Данька поднимался все выше и выше, открывая для себя новые и новые цвета, структуры, сливающие в какой-то странный причудливый калейдоскоп, и постепенно проникаясь, приближаясь, выходя на грань понимания того, что это мельтешит вокруг него.
Данька поднимался все выше и выше, открывая для себя новые и новые цвета, структуры, сливающие в какой-то странный причудливый калейдоскоп, и постепенно проникаясь, приближаясь, выходя на грань понимания того, что это мельтешит вокруг него. А потом он резко, рывком, как ныряльщик, пробивающий головой тонкую пленку воды, просто провалился в понимание…
Барабанщица разорвала контакт резко, буквально отпрыгнув от него. Ее глаза горели гневом.
— Джавецкий… ты… ты… — но она так и не успела ничего сказать, потому что тут раздался вопль Кати.
— Это нечестно!
Все обернулись. Катя стояла в двух шагах от явно смущенного Гаджета и гневно смотрела на него.
— Что случилось? — послышался мягкий голос Рата.
— Он… он был в моей голове! Он читал мои мысли!!
Рат понимающе кивнул, а затем спросил:
— И что?
— Как что?! — возмутилась Катя. — Он… он… залез в мою голову! В мое… приватное пространство.
— А ты?
— Я… — тут Катя слегка смутилась. — Ну… я не хотела. То есть я даже не думала, что это… ну, так получится.
— И это тебя извиняет, — вновь понимающе кивнул Рат, — а Борис, значит, все прекрасно знал, представлял, и все равно, значит, делал. Так?
Катя, подумав, нехотя покачала головой.
— Нет, наверное… откуда он мог знать.
Рат демонстративно задумался.
— Хм… тогда какая-то нестыковочка получается. То есть то, что вполне оправдывает тебя, ничуть не оправдывает его. Или я что не так понял?
Катя неуютно поежилась, но потом упрямо тряхнула челкой.
— И все равно… нельзя так.
— Как?
— Лезть человеку в голову. У человека всегда должно быть приватное пространство.
— Что? — изображая непонимание, переспросил Рат.
— Приватное пространство. Ну, некое место, где он мог бы побыть один. Совсем. Без никого.
Рат удивленно покачал головой.
— Как это?
Катя недоуменно уставилась на него.
— Ну… я смотрела передачу. И там один психолог, говорил, что…
— Подожди, — Рат нахмурил лоб, — я ничего не смогу поделать с тем, что ты веришь тому, что говорят по телевизору. Но… ведь ты уже сама сумела почувствовать. Увидеть, что Он есть. Так?
— Ну… да.
— И Он в тебе. Ибо по-другому невозможно. Если ты есть, значит, в тебе частичка Его, ибо вне Его ничего существовать не может. И то, что ты не верила в Него, и не могла Его почувствовать — ничего не меняло. Так?