Алексей Юрьевич несколько мгновений размышлял над сказанным, а затем осторожно предложил:
— Поясните.
— А что тут пояснять. Я попытался снять энцефалограмму. Сначала — полный ноль. Вот посмотрите, — и он продемонстрировал бумажную полоску с ровной полосой. Такое впечатление, что датчики закреплены на трупе. А потом вот, — он показал другую полоску. Все склонились над ней. Петр Израилевич хмыкнул:
— Да уж, оригинально…
— Вот и я о том же, — мужчина уныло вздохнул, — подключил потенциометр — та же картина. Сначала — полный ноль, а затем — зашкаливает. Я переключаю на диапазон х10 — зашкаливает, х100 — зашкаливает, х1000 — зашкаливает! Такое впечатление, что если ему дать в руки пару проводов, а другие концы присоединить к лампочке — загорится.
Сначала — полный ноль, а затем — зашкаливает. Я переключаю на диапазон х10 — зашкаливает, х100 — зашкаливает, х1000 — зашкаливает! Такое впечатление, что если ему дать в руки пару проводов, а другие концы присоединить к лампочке — загорится. Причем внешне — никаких проявлений. Как лежал на кушетке, забросив руку под голову, так и лежит. Пульс, давление, любые иные параметры возьмите — как захочет, такие результаты и будут. Так прямо и говорит: «Андрей Андреевич, сколько надо? Сто? Пожалуйста». Получается, что все наши методы объективного контроля по отношению к нему — чушь и фикция. Шарлатанство. И мы такие же гадалки с магическими шарами, картами и амулетами, чьими объявлениями так пестрят «желтые» издания. Я тут уже совершеннейшим агностиком стал, право слово…
Петр Израилевич усмехнулся.
— Ну-ну, не стоит так уничижаться, Андрей Андреевич. В конце концов, так оно и есть. И любая научная теория, построенная на совершенно достоверных сведениях, полученных методами самых совершенных и абсолютно объективных измерений, через пару десятков лет оказывается совершенно неверной, а зачастую попросту глупой. Обратитесь к истории науки. Многие научные теории прошлого вызывают у нас снисходительную усмешку. Кажутся милой, даже детской чушью. И мы нередко объясняем наивность предков во многом тем, что они, мол, слишком мало знали об окружающем мире. Да и не могли узнать. Потому что у них, мол, не было таких точных и современных инструментов изучения мира и себя, как у нас, — Петр Израилевич покачал головой. — А разве можно быть уверенными, что наши приборы так уж точны и объективны. И что они в будущем не покажутся нашим потомкам такими же милыми благоглупостями?
Полковник задумался. Да уж, с этим, как выразился Петр Израилевич, «господином Ратом», с самого начала было ничего не понятно. Начальство ему уже даже начало намекать, а не ошибся ли он, когда поверил в ничем не подкрепленные утверждения совершенно неизвестного лица и увез всю компанию подальше от столицы. В самые глухие места. Максимально далеко от основных научных кадров и стационарного оборудования. Но он сильно сомневался, что наличие этих самых основных научных кадров и стационарного оборудования что-то кардинально изменили бы…
— Ну, а вы что скажите, Инна Александровна? — обратился Алексей Юрьевич к четвертой участнице совместной трапезы. Та пожала плечами.
— Что можно сказать… Уважаемый господин Рат действует чрезвычайно профессионально. С точки зрения психологии и педагогики — просто блестящий расчет времени и объема усваиваемого материала. И использование педагогических методик также блестящее. Но… я, если честно, не заметила в его методах ничего из ряда вон выходящего. Гипнозом не пользуется. Иных методов внушения не применяет. Смена подвижных и неподвижных фаз при усвоении материала в общем-то известная и вполне стандартная. Просто работает практически без ошибок. С этой стороны — никакой мистики. Только блестящие навыки, хотя… — она задумалась. Все молча сидели, глядя на нее и ожидая, что Инна Александровна расскажет, что же все-таки необычного она сумела углядеть. Инна Александровна долго молчала, размышляя над чем-то, а затем удивленно покачала головой.
— Надо же, а я только сейчас поняла… ну, после всего, что вы рассказали. У него очень необычная подача материала. Он… не столько учит, сколько заставляет думать. Пропускать через себя каждое слово, каждую мысль… примерять ее на себя. Эдак все время провоцирует — я считаю так, а вы? Со мной происходит вот так, а с вами? У меня это выходит вот таким образом, а как у вас? То есть все время испытывает на прочность свой авторитет учителя. А выдержит ли он это, а вот еще это выдержит? — Она развела руками. — Но бог ты мой, как он все это скрытно проделывает… — Она вновь покачала головой и нервно рассмеялась.
— Но бог ты мой, как он все это скрытно проделывает… — Она вновь покачала головой и нервно рассмеялась. — Вроде как все обычно, даже скучновато как-то. Но я сейчас поняла, что они ведь все время думают, практически каждую минуту… Десяток фраз — и снова думают. Короткий тренинг — и опять. Я еще нигде не встречала такого результата. Даже у подготовленной аудитории, а уж у таких… — и она вновь задумалась.
— То есть, — задумчиво заметил Петр Израилевич, — вместо того чтобы просто их учить, он их развивает и… как бы это поточнее выразить, настраивает, что ли? Ну, как музыкальный инструмент.