— Высокий, красивый, образованный, да еще и танцует, — она засмеялась и выпустила дым к потолку. — Неудивительно, что эта девочка вляпалась.
Я вежливо промолчал. Сейчас лучше всего было молчать.
— И фамилия… — продолжила она, затягиваясь. — Кстати, откуда такая? Двойная, красивая… Родовая или позаимствовали?
— Прозвище предка была Ноздря, — сказал я, разом отметая подозрения в заимствовании. — То ли нос у него был такой формы, то ли ноздря рваная. Дети его, соответственно, пошли Ноздрины. О самом предке документальных свидетельств нет, но первые Ноздрины известны с конца семнадцатого. Потом род стал умножаться, делиться на ветви. Для их различия добавляли определение — по местности, где жила семья. Мы, Галицкие, западная ветвь.
— Ах, молодые генералы, минувших дней… — протянула она строчку из Цветаевой и загасила сигарету. — А теперь давайте, Аким, вернемся к нашим баранам. Я обдумала ваше предложение, — она снова перешла на «вы», и мне это не понравилось. — Вряд ли история Ульяны Бабоед заинтересует мою газету. И факты шаткие. Нет никаких достоверных данных, что именно ее кости нашли в стене. Вы это никогда не докажете.
— А привидение?
— Вы будете уверять, что его не видели, другие — наоборот. Кому верить?
— Нам.
— Почему нам?
— Потому что привидение — это не то, о чем писали наши газеты. Странное ощущение тревоги, какая-то тень за окном и тому подобное.
Обычно оно является всегда строго в одно и то же время и в одном и том же виде. По этому поводу существует масса серьезных публикаций — я подберу вам источники. Ульяна Бабоед — всего лишь повод усомниться в нелепой версии о замурованной жене молодого каменщика. А когда мы сами убедимся, что никакого привидения не существует…
— Мы?
— Сегодня будет вторая ночь в башне. И я думал, что мы вдвоем… — выпалил я и умолк. Лицо ее пошло пятнами.
— Ах ты… — она запнулась, подбирая слова. И не нашла. — Я что, дала повод…
— Разрешите вас пригласить?
Невысокий румяный крепыш стоял у нашего столика. Радостное лицо подвыпившего человека, строгий костюм. Только сейчас я обратил внимание: в зале опять звучала музыка.
— С удовольствием!
Маргарита встала и вышла из-за стола. Задыхаясь от гнева, я смотрел, как они идут в центр зала, он кладет ей руку на талию… Оглянулся. Евдокия все еще стояла у кухни.
— Можно тебя?
Она робко кивнула и положила мне руку на плечо. После первых же па я почувствовал, что она не только легко ходит. И, уже не осторожничая, решительно повел ее.
— Где училась?
— В «эрдэка», — ответила она, поняв. И поправилась: — В районном доме культуры. У нас там танцевальный кружок.
— И он тоже? — кивнул я в сторону крепыша, который двигался слишком уверенно для сельского увальня.
— Виталик? — улыбнулась она. — Он у нас первый танцор. Он даже лезгинку может.
— А пляску святого Витта?
Она нахмурилась.
— Ты к нему не приставай. Он в спецназе служил. У него даже краповый берет есть.
— Да ну?
— Аким, не надо! — жалобно попросила она.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут?
— Знаю, — уже знакомым мне тоном ответила она.
— Ты, посмотрю, вообще знаешь очень много. Тогда скажи: отчего умерли Ульяна и Онисим? Никаких эпидемий в то время не было — проверено, а тут двое молодых, здоровых… Откуда ты вообще знаешь их историю?
Она опустила взгляд.
— Не скажу.
— Почему?
— Потому что ты сейчас злой.
— Я очень добрый.
— Ты злой. Пусти! — она уперлась ладонями мне в грудь. — Мне надо работать!
Она убежала, а я остался стоять у стены, наблюдая за танцующей парой. Наконец, музыка кончилась, Маргарита что-то сказала крепышу, они оба засмеялись. Я сглотнул. Маргарита взглянула на часы, оглянулась и пошла к дверям. Крепыш двинулся в другую сторону. Я остановил его на полпути.
— Говорят, вы не только хорошо танцуете?
Он недоуменно смотрел на меня.
— Когда вас учили танцевать, объясняли, что женщину, которая пришла в ресторан с мужчиной, можно пригласить только с разрешения ее спутника?
— Так она не возражала! — удивился он.
— Зато я возражаю.
Он пожал плечами. Лучше бы он дал мне оплеуху.
— Слушай, танцор лезгинки!.
— Слушай, танцор лезгинки!..
— Пойдем!
Он повернулся и пошел к выходу. Я двинулся следом. В скверике за гостиницей тускло горели два фонаря. Скудно, но хватит. Он снял пиджак, галстук, аккуратно сложил их на лавочку. Я был в джемпере и ничего снимать не стал. Он принял боксерскую стойку и я тоже. Правильно. Не шантрапа, чтобы ногами махать.
У крапового берета оказались пудовые кулаки — он хватил меня в бок так, что ребра затрещали. Но больше ему это не удалось. Руки у меня были длиннее. И свой положенный по закону год армейской службы я прошел в десантно-штурмовой бригаде… Он упал и вскочил, как ванька-встанька, упал и снова вскочил. После третьего пропущенного удара уже не поднялся. С трудом сел и сплюнул.
— Черт длиннорукий…
Странно, но в голосе его не было злобы.
— Отдыхай!
Я повернулся и пошел к гостинице. Вечер со всеми выпестованными в мечтах планами провалился к чертовой матери, болел ушибленный бок и разбитые о каменное лицо крапового берета костяшки пальцев, но мне было все равно. Совсем…
* * *
— Эй, гусар!
Я остановился. Из тени дерева вышла Маргарита.