— А как же месть? Мой реванш?
Я спросил и сразу же пожалел о сказанном. Но меня можно было понять, после многих лет унижений я ничем не отличался от себе подобных. Как зверь, выпущенный из клетки, я был готов уничтожить своих обидчиков.
Единственный глаз Ротмана смотрел на меня неодобрительно.
— Месть? Таким термином мы не пользуемся. Мы занимаемся юридическим бизнесом завершения споров, месть — деструктивный термин, которого нет в нашем лексиконе.
— Разумеется, — произнес я с недоверием.
Что бы он ни говорил, это слово сидело в каждом из его клиентов, как и во мне, и он знал это так же, как я. Ротман продолжил:
— Я потрясен, что с вами, опытным хирургом, заключен такой контракт. Это что, рабство? Так или иначе, я вижу здесь две потенциальные юрисдикции, которые мы будем исследовать. Это дутый устав, который обычно предоставляется государственным служащим. И хотя вы не государственный служащий, правительство штата и федеральное правительство обеспечивают защиту пациентов, которым вредят доктора, чью деятельность вы вскрываете для всеобщего обозрения. Таким образом, здесь есть некоторые возможности.
Он повернулся к помощнице.
— Клара, пожалуйста, найдите для нас устав.
Он уставился в окно, хлопнул ладонью по столу и хмыкнул.
— Между прочим, в федеральном суде проигравшая сторона платит также и за издержки другой стороны…
— А какую другую юрисдикцию вы имели в виду? — спросил я.
— Проблему национальной дискриминации. Вы иностранец? Вы же еврей, правда?
— Да, но по крайней мере одна треть населения в этом городе евреи, как можно это использовать?
Ротман посмотрел на меня с сочувствием, от которого мне стало немного не по себе.
— Доктор Зохар, среди ваших врагов много мусульман, правда? Я держу пари, что если бы вы были одним из них, они приветствовали бы вас с распростертыми объятиями.
Клара вернулась с ксерокопиями, Ротман быстро схватил их.
— Ага, вот это… Спасибо, Клара. Он начал читать:
— Ответный иск предпринимателей, запрещения…Смотрите-ка, какая куча идиотов управляет вашим госпиталем! Раздел два… Запрещены карательные меры в следующих случаях… В случаях раскрытия или угрозы раскрытия перед инспектором или политическими деятелями практики нанимателя, нарушающей закон и представляющей угрозу для здравоохранения и общественной безопасности… Ваши приятели Сорки и Манцур гробят пациентов и выставляют счет «Медикэр», так? Вы сообщили об этом — поэтому вы защищены! — Ротман опустил документ с выражением презрения на лице. — А разве они не консультировались со своей армией адвокатов перед вашим увольнением? Их адвокаты — куча недоумков, — он улыбнулся своим помощницам, — мы убедились в этом на примере истории Садкамар.
— Что же делать дальше? — спросил я.
— Моя команда исследует тему до конца. Мы составим проект письма вашим клоунам, где будет обрисована неизбежность иска против госпиталя и судебного процесса. Это вынудит их отменить ваше увольнение.
— Сколько это будет стоить?
— Ничего, — ответил он с улыбкой. — Мы не уподобляемся тем докторам, которые запрашивают деньги вперед. Серьезно, если вы отказываетесь от наших услуг, сегодняшняя консультация бесплатна. Если продолжаете сотрудничество с нами, мы будем просить о начальном авансовом платеже в пять тысяч долларов.
Для меня это звучало как «деньги вперед!».
— Я стою четыреста долларов в час, мои партнеры стоят меньше, и еще есть отдельная плата за исследования и время, потраченное на них адвокатами. Все зависит от необходимого объема работы, мы пошлем вам детали с контрактом.
Я понял, что сюда уйдут все мои деньги.
— Скажите, сколько это будет стоить мне, чтобы предъявить иск им?
— Наши счета всегда одинаковы — и за час, и за работу. Мы не работаем на основе отдельных случаев, если только именно это вы имеете в виду… Другие делают, мы — нет. — «Он думает, что я богатый хирург. История Садкамар должна была разрабатываться на принципе отдельных случаев. Как же еще — она заплатила ему более миллиона долларов… Доступ к юриспруденции дорог».
Я встал.
— Хорошо, я хочу, чтобы вы представляли меня, отправлю по почте подтверждение.
— Доктор Зохар, — вспомнил он, — даже не думайте ни о каком контакте с прессой, пока будут идти переговоры с госпиталем. Вы не станете вести переговоры с человеком и стрелять в него одновременно.
«Он прав, конечно, но угроза пристрелить кого-нибудь наверняка поможет успешным переговорам». Когда он протянул мне руку, я указал на его глаз:
— Откуда это у вас? Несчастный случай?
— Несчастный случай в детстве, — ответил он неохотно. Я представил себе, каково ребенку расти без глаза.
Теперь я разгадал причину искорки сострадания в его грустном взгляде.
* * *
Днем я заметил, что Манцур чем-то озабочен, он был бледен, небрит, даже не заметил меня. Чуть позже я узнал почему. После операции по поводу бессимптомного каротидного стеноза, уже в послеоперационной палате у пациента развился тромбоз, завершившийся афазией.
Манцур превратился в старика, которому нельзя оперировать. Бедствие следовало за бедствием. Чем же он отличается от доктора Харольда Шипмана — британского сельского врача, киллера пожилых женщин? Или от печально известного Майкла Сванго — красивого доктора со Среднего Запада, прославившегося отравлением пациентов? Некоторые из наших резидентов называли Манцура за глаза «доктор Кеворкян». Но Кеворкян делал то, что делал, не без сострадания к умирающим пациентам. Манцур определенно не Кеворкян. Вайнстоун должен был давно остановить его. Однако он продолжает не замечать бесконечной цепи ужасных ошибок Манцура.