— Это не его стиль, он никогда не пользуется такими научными терминами, видимо, кто-то помогал ему. Это мог быть и Вайнстоун, — предположил я.
— Во все его записи внесены исправления. Вот явно новый предоперационный эпикриз, объясняющий показания, а здесь новый посмертный эпикриз.
— Недаром он просидел два месяца у себя в кабинете. Что вы собираетесь с этим делать?
Кардуччи не ответил, это было на него не похоже.
— А сейчас посмотрите несколько историй болезней Сорки. Скажите, он когда-нибудь делал детальные записи? Диктует ли он ход операции сам или заставляет резидентов?
— Насколько мне известно, Большой Мо даже ручку с собой не носит…
— Взгляните! Посмотрите на эти красивые записи, а вот детальный отчет об операции, написанный самим Сорки!
Мне стало смешно. — Последнее время диктофонная служба, видно, работала на Сорки сверхурочно. Это можно доказать, все данные находятся в компьютере, и легко проверить, когда диктовались записи. История болезни 1997 года, напечатанная месяц назад, говорит сама за себя.
Кардуччи кивнул головой, добавив:
— В каждой истории есть заключения других врачей и консультантов, признающих необходимость смертельно опасных операций.
— Записи Сусмана и Гедди?
— Да, эти имена везде.
— Доктор Кардуччи, вмешательство в историю болезни — это же криминал. У вас, наверно, есть необходимые научные методы для доказательств. Можно засудить этих парней только за это.
— Марк, мы же не ФБР, у нас нет таких полномочий. Скажите мне, как дела у Манцура и Сорки? Чем они занимаются?
— Манцур постарел, — признал я. — Продолжает устанавливать артериальные шунты на здоровых ногах. Сорки изменяет себе, прекратил оперировать экстренные случаи и онкологию, сконцентрировался на ожирении и грыжах. Он действует осторожно, стал более спокоен и сдержан. Держу пари, его адвокаты из Олбани подсказывают, как себя вести. Впервые в жизни он посетил ежегодное собрание Американской коллегии хирургов, хотя и не является ее членом. Меняет свой имидж…
— Мне скоро предстоит беседа с обоими, — закончил разговор Кардуччи, достаточно тактично давая понять, что мне пора идти.
* * *
Неделю спустя Чаудри подвозил меня на Стэйтен-Айленд. По пути мы обсуждали заседание подкомитета Сусмана.
— Ну как? Пришлось принимать валиум?
— Нет, я был спокоен. Ты бы послушал Сусмана. Я изо всех сил напыжился, пытаясь войти в образ Сусмана: „Мы стираем наше грязное белье сами. И мне начхать, что вы бьетесь головами друг о друга. Только деритесь в стенах госпиталя, а не на улице. Мы найдем и искореним предателей, мы заставим их уйти. Никогда еще в этом госпитале не было врачей, пишущих жалобы друг на друга — да еще властям штата!“ Чаудри развеселился:
— Могу себе представить. А что ты им ответил?
— Отрицал все. На вопрос Сусмана о Сорки я ответил, что у нас с ним различные академические взгляды на практическую хирургию. Сусман расспрашивал о моем прошлом, должно быть, они копались в моих делах. Почему я приехал в США? Были ли у меня случаи разглашения профессиональной некомпетентности коллег? Я сказал им о контактах с инстанциями по долгу службы и об общении с прессой, когда этого требовал мой статус хирурга.
— Сорки был там? — спросил Чаудри.
— Нет, вероятно, его покровители посоветовали ему не лезть в эти разбирательства.
— Другие ничего не говорили?
— Почти ничего. Вайнстоун прикинулся ягненком, Шварцман хотел прояснить мои разногласия с Сорки, но я отказался. Подумать только, Шварцман, председатель секции акушерства и гинекологии, вице-президент университета, экс-президент Американской ассоциации гинекологов, и не смеет что-то сказать против Сорки и Сусмана. Невероятно! Они с Вайнстоуном страдают одной болезнью — страхом за свое кресло. Зачем им бороться за справедливость, когда в семьдесят лет можно спокойно бить баклуши за полмиллиона в год?
Как только мы пересекли верхний уровень моста, взору открылся закат между пляжем Стэйтен-Айленда и побережьем Джерси.
— Марк, — обратился ко мне Чаудри, — ты никогда не рассказывал мне о твоем общении с прессой в Израиле.
— Салман, да кого это волнует? Что было, то пропито. Слишком больно вспоминать об этом, а кроме того, он никогда меня не поймет.
Глава 16. Ненужные операции
Главная трудность заключается не в том, чтобы остановить плохих докторов от нанесения вреда или даже убийства пациентов, а в том, чтобы воспрепятствовать хорошим докторам делать это.
Атул Гаванде
Вторник, 9 ноября 1999 года
М&М конференция в это утро запомнилась, наверное» всем. Рассматривался типичный случай Манцура. К нему, поступила пациентка восьмидесяти шести лет с ощутимым пульсом на бедренных артериях с обеих сторон и с ишемической язвой на голени. Никакой дооперационной ангиографии не было сделано. Позже при вскрытии/ стало ясно, что она не нуждалась в шунтировании крови из аорты в бедренные артерии. Однако Манцур создал аортобифеморальный шунт, ввел урокиназу и в конце-концов позволил больной тихо умереть.
Все сегодня было иначе. Шикающее и подавленное настроение присутствующих, когда многие боялись выступать против «крестного отца», сменилось на противоположное. Обвинения в медицинской неграмотности сыпались на Манцура одно за другим. Против него выступили Глэтман и другие частные сосудистые хирурги. Сердитый, потный и покрасневший Манцур оправдывался как только мог.