К появлению Мазура, равно как и к сиявшей на груди последнего звезде юнец отнесся с полнейшим равнодушием — ну конечно, штафирка, несмотря на обязательный мундир, пребывает в приступе творческого озарения.
— Вот, посмотри, — сказала Лейла, вытягивая из груды бумаг длинный свиток и умело его разворачивая. — Неплохо, правда?
Мазур присмотрелся с видом знатока. Перед ним, несомненно, был свеженький образец очередного плаката. Двое бравых, улыбчивых, широкоплечих, белозубых военных парня стояли в обнимку, свободными руками воздевая над головами автоматы. Кроме обязательного солнышка, ощетинившегося лучами, как рассерженный дикобраз иглами, добрых молодцев осеняли еще и скрещенные флаги — советский и эль-бахлакский. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы тут же сообразить: плакат символизирует братство по оружию. Правда, физиономии у солдатиков были совершенно одинаковыми, местными, — и неведомый живописец (быть может, этот студентик в очках) для пущей наглядности изобразил на фуражке одного красную звезду, огромную, сочную, а второму пририсовал на нагрудный карман френча столь же огромную эмблему республиканской армии (чем изрядно погрешил против правил, касавшихся здешних знаков различия).
— Здорово, — сказал Мазур, чтобы сделать приятное девушке, ждавшей горячего одобрения.
И подумал уныло, сварливо: ну самое время заниматься плакатиками, когда в стране творится черт знает что…
— Сегодня будет митинг на площади Зархоб, — сказала Лейла, то поднимая на него глаза, то опуская взгляд, трепеща великолепными ресницами. — Мне выступать. Если ты ничем не занят, быть может, поприсутствуешь? Я раздобуду нашу форму, чтобы на тебя не обращали внимания, будешь стоять не на трибуне, а внизу, я же понимаю, что нельзя мелькать на людях. Но мне бы очень хотелось…
По ее лицу видно было, что она и в самом деле искренне хочет, чтобы Мазур принял приглашение. Не первое, кстати, — но прежние Мазур дипломатично отклонял…
Показалось ему, или девчонка в самом деле, перехватив его взгляд, чуть зарумянилась? Мазур предпочел считать, что ему привиделось, хотя подобные взгляды наблюдал не впервые. Проще думать, что нет тут никакого кокетства и никакого подтекста, не имевшего ничего общего с идеологией-агитацией, — иначе влипнешь так, что не отмоешься. Специфическая страна пребывания, где обстановка сложнейшая, а политруков и просто болтунов, выразимся деликатно, среди сослуживцев столько, что поневоле станешь жить по правилам пуганой вороны, научила уже кое-чему жизнь на грешной земле, — где сложностей не в пример больше, чем под водой.
Увы, есть вещи, о которых Лейле и заикаться не стоит — чтобы не потеряла детски наивную веру в хрустальную незамутненность идеалов и романтическое величие Старшего Брата.
Она напряженно ждала — загадочная и пленительная восточная красавица, вместо невесомых шелков щеголявшая в военной форме, здешняя комсомольская богиня, Пассионария…
— Я постараюсь, — сказал Мазур. — Если только не сорвут на задание.
И он твердо решил, не полагаясь на отцов-командиров, уже через полчасика сам выдумать себе задание — благо проверить его будет невозможно.
Дверь распахнулась — и, к немалому удивлению Мазура, в обширный зал вошел контр-адмирал Адашев собственной персоной. По всем правилам козырнув Лейле, — она, как-никак, была министром и членом политбюро, а субординацию адмирал понимал твердо — он прямиком направился к Мазуру. На его бульдожьей физиономии, вот чудо, сияла едва ли не искательная улыбка.
«Ни хрена не понимаю», — мысленно прокомментировал Мазур столь несвойственную Бульдогу мимику.
«Ни хрена не понимаю», — мысленно прокомментировал Мазур столь несвойственную Бульдогу мимику.
— Кирилл Степанович, едем немедленно, — почти шепотом сообщил ему адмирал на ухо. — Вас по всему городу ищут, Первый распорядился добыть хоть из-под земли…
И Мазур сообразил, что от присутствия на митинге судьба его избавила, так что самому врать и изворачиваться не придется.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
БЕЛОЕ СОЛНЦЕ ПУСТЫНИ
Вертолет стрекочущим призраком несся над самой водой, едва не вспахивая колесами темные волны, не видимый для береговых радаров. На том берегу, куда они направлялись, не было сплошной сети локаторов, равно как и серьезной погранохраны — но все равно, в подобных случаях предосторожности принимаются по максимуму.
Небо над Красным морем, к сожалению, было безоблачным, как большую часть года, усыпанным крупными звездами, — другими словами, погода стояла омерзительная. Давно известно и проверено на опыте, что друзья диверсанта как раз непогодье, тучи, дождь и снег, но вот снега тут и зимой не допросишься.
«Прямо-таки согласно поэме, — подумал Мазур с вялым раздражением. — Их было сильных — семеро, их было смелых — семеро…»
Вот именно, семеро. Семь человек, затянутых в черные гидрокостюмы, со спаренными баллонами на груди, с поднятыми на лбы масками, при всей амуниции, с поклажей и оружием в больших пластиковых мешках, притороченных к поясам линями. Чтобы поменять одну стихию на другую, воздух на воду, потребовалась бы какая-то пара секунд.
Вертолет несся над самой водой, то по прямой, «полетом ворона», то выписывая плавные огромные дуги, — когда локатор засекал впереди случайное судно, зачем-то болтавшееся в море ночной порой. И далеко его огибал, не делая различий меж патрульными военными кораблями полудюжины держав, посудинами контрабандистов и вполне мирными сухогрузами. Сейчас любой свидетель был одинаково неприемлем, потому что они, цинично выражаясь, летели с заранее обдуманным намерением нарушить границу пусть и кукольного, но суверенного государства.
Оно, конечно, не впервой. Рутина. Однако Мазур никак не мог справиться с глухим, устоявшимся раздражением. Лучше уж быть рядовым членом группы, чем командиром, в такой ситуации.
Начать следовало с того, что боевиков, профессионалов при нем было только трое — Куманек, Викинг и Землемер. Лаврик и доктор Лымарь, конечно, неплохо освоили акваланг и оружие, бывали в деле, видывали виды, но, по большому счету, оставались все же дилетантами, нахватавшимися вершков врачом и контрразведчиком.
Но не это главное, не это… Главный источник раздражения звался Вундеркиндом и сидел рядом, касаясь Мазурова бока ножнами кинжала, с совершенно бесстрастным в полумраке лицом — и даже, кажется, подремывал, что говорило о великолепных нервах.
В подобной ситуации Мазур еще ни разу не оказывался. Как говаривал киношный старшина Васков, «хуже нет — власть делить». С одной стороны, Мазур оставался полноправным командиром группы, со всеми вытекающими отсюда полномочиями, властью и обязанностями. С другой — ему навязали в спутники человека гораздо старше него по званию. Формально обязанности вроде бы разделены четко: Мазур командует, а Вундеркинд, представляющий разведку, занимается своей частью программы, каким-то шпиёнством, во всем с Мазуром советуясь, не приказывая, а рекомендуя и по ходу дела посвящая постепенно в те или иные подробности.
Однако любой военный человек согласится, что подобный расклад выглядит идеально только на бумаге. В действительности же ситуация пикантная, щекотливая: вполне возможны будущие конфликты, когда один будет давить на свою роль командира, а второй — на превосходство в чине и более глубокую посвященность в военные тайны.