За нас, за перешедших в них.
За них, за перешедших в нас.
А лучшее, что приходилось нам: нет, не перевязывать, не драться — а пить и говорить.
И в споре не рождалась истина.
Там вырабатывалось отношение к власти, к жизни, к детям и к женщинам.
Друг к другу.
Вот пить и говорить.
Не знаю лучшего.
Когда мы пишем в письмах «не с кем пить», то это «не с кем говорить».
Нельзя нас потрошить отъездами.
Выпьем, чтобы не дай Господь!..
Отнять язык и совесть тому доктору, что скажет:
— Вы знаете, Вам больше пить нельзя…
Точка!
Молчание…
Молчание…
Вот приговор.
Вот и всё…
Молчание…
Вот и всё…
Так вот, пока молчание не прозвучало.
С чего мы начали?..
Так пьём за выпивку.
Так пьём за то, чтоб было.
С кем. О чём. И для кого.
Чтоб дома как в гостях, в гостях как дома.
Тогда, как нынче говорят, есть мотивация для продолжения жизни.
* * *
Просыпаюсь. Пробую организм — всё ли действует.
Это называется зарядка.
Затем приступаю к его износу через удовольствие!
Жизнь и есть износ организма через удовольствие.
Шестидесятникам
Август. Август. Август.
Растянуть на весь год.
Август. Август. Август.
Синее море, зелёная зелень, жёлтый песок, белый катер, голубое небо, мы в белых брюках, мы в белых туфлях и мы идём.
И мы идём. И помним. И знаем. И счастливы. И немолоды. И всё позади. И всё внутри.
И мы знаем. И мы любим. И мы правы.
Мы теперь правы.
Отныне мы правы.
Снаружи нас не возьмёшь. Мы рухнем только от износа. Не видного вам износа изнутри.
Вперёд, начинающее поколение немолодых в белых туфлях. Обувь — единственное, что сохраняет красоту ноги, что не меняет красоту, что не подчиняется возрасту.
Вперёд, немалолетние!
Бодрей и выше!
Мы несём в себе уже нелёгкое и непростое, не сразу ясное. Мы несём в себе то, что от повторов хорошеет, как антиквариат, как мебель, как Дали, как музыка канкана, безумная и лёгкая на вид.
От стрижки, чистки, разговора и формулировок мы хорошеем, как бронза.
Как фрегат.
Как время, что не лучше и не хуже, а всему своё.
Идём сквозь дым, сквозь музыку, сквозь бедность и болезни.
И тут неважно.
Совсем неважно, кто за кем.
Главное сделано.
Главное сделано.
Остались развлечения.
Работа в виде развлечения и отдых в виде обсуждений.
И еда, как наслаждение и масса павших женщин.
Павших, как гарнир к седому телу.
Вручим на блюде, дальше их забота и их работа.
И что у них получится?
Как интересно.
Как мы им завидуем.
Мы — база упражнений.
И тема лекций.
И предмет лечения.
Консилиум, симпозиум и реквием — всё по тебе.
Как мы идём.
И наша стройность, что нам прощают.
За всё. За всё, что есть.
За всё, что можешь ты осуществить через других по генеральной. На все действия.
Любовь и ненависть, объём руками руководства и отзывы и восхищения и поцелуи — всё по доверенности на три года.
Другим, другим доверим — и пошли.
И мы идём в красивых туфлях, ласковых штанах и безрукавках без карманов: всё по доверенности.
И деньги не нужны и не нужны бинокли.
Мы догадываемся.
И путешествие в Париж… Догадывались, и подозревали, и поняли, что там.
Зачем?! Когда ты носишь ключ ко всем дверям в себе. И даже ключ не нужен!
Ты знаешь, что за дверью. Любой страны, любой земли, любого судна.
Так что же, скучно???
Нет! Вы что?! Вы как посмели?!
Так наоборот!
Так противуположно скуке!
Я сказал — за дверью скучно.
А с ключом…
А с предвкушением…
Солнце заполняет, солнце.
Не надо разбираться в мелочах.
Мы движемся вперёд.
И не мешало б что-то выяснить в загробье…
Так что? Так ад понятен и конкретен. Жаровня, угли, муки, в общем, жизнь продолжается.
А что в раю? Похоже на конец. Как в коммунизме. Неконкретно.
А в ад и в рай за что?
Вы ж сами говорите: в человеке всё перемешано.
Так, может, как и здесь — в конце недели рай, а в понедельник — ад?
Но что в раю?
Еда, вода, экскурсии, полёты, ароматы «Шанель», «Коти».
Посуда с этикеткой «рай».
Вперёд.
Там малоинтересно.
И не добавит ничего для обсуждений.
И не добавит ничего для обсуждений.
Вперёд!
Следы ведут вперёд…
Ты восхитительна!
Ты чудо!
Вперёд!
Я обожаю вас, шестидесятники!
Вы интересней стран.
Вас не застанешь дома.
Вас не найдёшь по адресу.
В вас больше тайн, чем в Африке.
В вас больше слов, чем в Грузии.
В вас голубые, чёрные Резо, в вас синие пески, в вас голубые лица, в вас времена текучие, в вас трубы дымные, мужские, и всё это гнездится в брюках. В обычных белых брюках поверх туфель.
В вас ложь перебивает правду. Всё в вас!
И преданность, и сказочная преданность ко всем.
И пылкая любовь к приезжим.
И ненависть к стране, и черновик письма, и заявления, и строгость к детям, и лекарства, тяжёлый сон, и лёгкий вечер, и утро тревожное наше советское…
Вперёд-вперёд.
Поэма не кончается.
Слышны шаги.
О Боже…
Берег…
Ночь…
Вытянули лодку…
Осветили фонарём…
Переоделись…
И вышли в жизнь!
Чайка
Сижу и вычисляю: над чем парит чайка?
Пароход далеко. А её я вижу.
Не надо мной.
Не над рыбаками.
Не над котельной.
Не над пирсом.
Не над пляжем.
Не над кафе.
Не над деревьями.
Над чем эта сволочь парит, загружая мою голову и душу этими вычислениями?
Теперь она парит в другом месте.
Не над пароходом.
Не над берегом.
Не над кафе.
Не над пирсом.
Как можно думать о таких пустяках?
А как можно парить ни над чем уже три часа?