История вкратце
Как красиво шутили в Одессе. На улице Ленина была юстировочная мастерская одного типа. А мы шли по Ришельевской. А параллельно ехал самосвал с гравием. А Изя его догнал.
— А нужен гравий дозарезу.
— …
— А за десятку отдашь?
— …
— А вот сюда.
— …
А шофёр за десять рублей высыпал все 5 тонн под дверь юстировочной мастерской.
А хозяин весь следующий день нанимал рабочих, машины — влетел на 500 рублей.
А он всё кричал: «Кто это мне подстроил?»
А мы сочувствовали. Конечно, это его не исправило. Но мы себя почувствовали людьми.
А как же.
Семья эмигрантов
Еве шесть лет. Она — глава семьи.
— Ева, переведи ей, что я оплачу только часть дома.
Ева молчит как проклятая на двух языках.
— Ева, чтоб ты сгорела, ты не можешь ей перевести?
— Я уже перевела.
— Ну и расскажи, что ты перевела?
— Ай кэн пэй уан парт…
— И что же это значит?
— Я могу платить только часть.
— Что часть? Что часть? Несчастье… Что часть?! Что часть?! Какую часть? Ты сошла с ума. Я могу платить всё.
— Ай кэн пэй евресинг.
— Что ты ей сказала?
— Я могу платить всё.
— Что значит — всё? Что всё? Почему всё? Кто сказал — всё? Ты что, сдурела? Что ты там ей болтаешь! Где я возьму всё? У меня нет на всё. Нет у меня. Даже если я продам трусы. Если тебя продам в рабство. Откуда я возьму? Я могу платить всё, но не сейчас… Сейчас я могу часть. Могу часть. Вполне могу… Часть… Могу… Ты поняла?
— Ай кэн пэй парт.
— Теперь стоп! Что она сказала? Что она сказала? Стоп!
— Она сказала, давай всё.
— Чтоб ты горела. Она что, так сказала? Чтоб я так была здорова. Чтоб дедушка не дожил. Слушай меня, Ева, я могу платить всё.
— Ай кэн пэй эвресинг.
— Я всё могу. Я в состоянии. Деньги — это грязь. Их у меня куры не клюют. И я заплачу всё. Но я могу платить часть.
— Ай кэн пэй парт.
— Остальное — в рассрочку.
— Ай кэн пэй…
— Ева, стоп! Что она сказала?
— Она сказала — давай всё!
— Скажи ей — хорошо, скажи — я согласна. Но только часть.
— Ай кэн пэй парт.
— Вот. Но я буду платить всё. Все подохнем. Ты, Ева, будешь в мусоре копаться. Папа будет вагоны толкать. Я рвану на панель. Но я буду платить всё. Мы не имеем права её упускать.
— Ай кэн пэй эвресинг.
— Правильно! Но сейчас — часть.
— Ай кэн пэй парт.
— Правильно! Но сейчас — часть.
— Ай кэн пэй парт.
— Точно. Теперь спроси её, сколько она хочет.
— Она говорит — давай всё.
— Скажи ей — хорошо, по рукам.
— Гуд.
— Но только сейчас — часть.
— Ай кэн пэй парт.
— Ты ей перевела?
— Да.
— Что она сказала?
— Давай всё.
— Скажи — хорошо. Дай, я ей пожму руку… Ева, уйди… Я жму руку… Всё, Ева, говори — «хорошо».
— Гуд…
— Но только частями.
— Ай кэн пэй парт.
— Она поняла?
— Да.
— Что она говорит?
— Давай всё.
— Переводи. Так, Ева… Скажи ей, мы объявляем перерыв.
— Интервал.
— Иди сюда… Что ты ей перевела? Я тебя сейчас убью. Почему она упирается? Ты что, не можешь ей сказать, что я плачу всё? Но не сейчас. Вот в данный момент часть, а потом отдам. Ты что, не можешь двух слов связать? Ты что, не понимаешь? Я ей год плачу. На твой английский папа машину продал. Ты только посмей нам это дело сорвать. Я тебя прибью. Иди… Скажи ей, что я могу платить всё… Но сейчас часть. Ты поняла? Иди.
— Ай кэн пэй эвресинг…
Тихо! Он вспоминает
У нас, если кто-то что-то вспоминает, он требует, чтобы все были рядом. С криком: «Идите все сюда!»
Пока все не соберутся, он не начинает.
— Миша здесь? А Изя здесь? А Гарик? А Женя… Все… Я хочу вспомнить…
И начинает вспоминать…
Он молчит.
Мы молчим.
Мне не понять, зачем ему все, чтобы что-то вспомнить…
Кто-то кричит:
— Это про Зюню?
— Нет…
— Про Павлика на «плитах»?
— Нет… Нет…
— Наверное, про эту сволочь — Зинку…
— Нет! Не мешайте… Тихо!
Зачем мы ему нужны? Зачем «тихо»?
Я не вынес молчания:
— Всё! Плевать я хотел!
Не можешь — не вспоминай!
Прекращай!
А вы все — идиоты.
Он же вас эксплуатирует…
Что он вспоминает?
А даже если вспомнит.
Я его знаю сорок лет.
Ничего интересного.
Он вообще ничего не помнит.
Ему кажется, когда все сидят, у него что-то начинает работать.
Хоть весь город зови, у тебя не поднимается в голову.
— Тихо! Дай ему сказать.
— Не хочу. Полжизни я сижу и жду, что он что-то скажет.
Не хочу.
Я свободный человек.
И мне плевать, что он приехал из Америки.
Откуда бы он ни приехал.
Там он ничего не вспоминает.
А здесь он ничего не вспомнит.
Что ты мотаешься туда-сюда!
— Дай ему вспомнить!
— Не дам! Вот иди во двор и сядь под дерево.
Вспомнишь — крикнешь.
Может, кто-то придёт.
А отнимать у нас жизнь я не позволю.
Я плевал на него, когда он уехал.
Я плюю, когда он приехал.
Мы долго молчали, потом разошлись.
— Я вспомнил! — крикнул он.
— Что?
— Твой старый одесский телефон: 26-34-12.
Все замолчали… Вот всё, что он вывез отсюда и привез оттуда…
* * *
Как сказал мой друг:
— Там у меня серьёзно. А здесь постоянно.
До сих пор думаю над этим.
* * *
— Слушай, это ты не любишь айвовое варенье?
— Я. А что?
— Да нет, пока всё нормально.
* * *
Человек не должен портить ночь, а ночь не должна портить человека.
* * *
— Да, она играет на скрипке. С ней это есть.
— А что с ним?
— С ним это тоже. Он ей аккомпанирует.
* * *
— Михал Михалыч, как вы, как еврей, относитесь к жизни татар в России?
* * *
— Это почта? Мы утром телеграмму у вас посылали — такую большую. Там переправьте, пожалуйста, «поздравляю» на «проклинаю». А дальше всё то же самое: «с юбилеем, орденом, повышением…»