И не озлоблен.
А полон сочувствия.
Тревога
Мне очень нравятся люди, которые тревожно говорят.
Внезапно среди тишины звонок.
— Алло! Алло! Алло! Алло! Миша? Миша?
— Да! Да!
— Алло! Алло! Миша? Это Миша?
— Да, да. Это я.
— Я был у твоей мамы. Алло! Миша, как ты меня слышишь?
— Хорошо.
— Алло!
— Да!!!
— И я тебя хорошо… Алло! Алло!
— Да! Да!
— Я был у твоей мамы, Миша.
— Ну что там?.. Умоляю!
— Алло, Миша?.. Слушай меня внимательно. Не перебивай. Алло! Ты молчишь?
— Я не перебиваю… Говори.
— Миша… Только что я был у твоей мамы.
— Ну?! Что случилось?!
— Алло!
— Да!!!
— Я не собирался. Я случайно зашёл. У неё не работает телефон, и она это знает. В общем, Миша, я не хотел тебе говорить…
— Что? Что? Умоляю… Я умоляю…
— Напиши ей.
— Как она?
— Хорошо… Всё в порядке. Алло!
— Да.
(Рыдает.)
— Как у тебя?
— Хорошо.
(Рыдает.)
— Так вот, если включили телефон, я сейчас ей позвоню и скажу, что у тебя всё хорошо.
— Нет! Нет!!!
— У тебя что-то случилось?
— Нет! Нет!
— Тогда я ей позвоню.
— Нет! Не звони! Именно ты не звони!
— Почему ты разволновался? Там всё в порядке. Алло! Алло!
— Иди, иди, иди! Не звони мне больше! Я тут у твоей знакомой был. Она сказала, чтоб ты подох, и просила позвонить.
— Я ей сейчас позвоню.
— Только сначала сделай, что она просила.
От 70-летнего — 60-летнему
Спасибо моему факультету в составе дорогого моему сердцу ОИИМФА.
Я пришёл к вам в 51-м, ушёл от вас в 56-м.
Ушёл в порт, в КБ, и думаю, что эти четырнадцать лет были в основе всей моей жизни.
Какое счастье, что таких, как я, не принимали на судомех.
Плавал бы, возил ковры и колотушки, и мне бы казалось…
А на механизаторском мне ничего не казалось, и я стремился.
Рядом были Боб Тимченко, Пека Даен, Алик Бергер, Ольгерд Метус, Саша Полторабатька, Жора Сакулин и великая профессура во главе с Небесновым, Кобусом, Саковичем, Златкиным!
И хоть работа механиком ремстройконторы и сменным механиком второго района порта не требовала этих знаний, ты чувствовал себя интеллигентом на 890 рублей старыми.
А ещё были вечера отдыха на нашем факультете, куда ломился весь город и лингвин (это иняз).
Спасибо моему факультету!
Куда бы я ни приезжал с концертами, двадцать и тридцать лет спустя, если встречал выпускника ОИИМФА, был и кров, и дом, и ночь воспоминаний.
Поздравляю.
Помню.
И люблю.
Ваш в архивах и наяву
Жванецкий
С Новым годом!
И вот снова собралась наша компания. Невзирая на расстояния, невзирая на убеждения, невзирая на материальное и семейное положение.
Уходящий год был потрясением для всех и многообещающим для населения.
Обещали все. Это был лучший по обещаниям год. И, как сказал Гарик: «Но так хочется поверить, так хочется поверить — в последний раз».
Да, Гарик. На этом и построены Кузбасс и Магнитка, Освенцим и Днепрогэс. Мы поверили в следующий год.
Не будем надеяться на что-то большое — вроде общего счастья.
Будем рассчитывать на что-то мелкое и твёрдое. Толя купит велосипед. Ира залатает крышу. Митька поймёт математику. Я ещё чем-нибудь вас рассмешу. На остальное заработаем. В последний раз предлагаю надеяться на себя. Будем счастливы снизу. Тогда смена властей не будет так радостна и так трагична.
А пока подумаем о себе.
Злой не бывает счастливым.
Добрый не бывает одиноким.
Умный не бывает красивым.
Может быть, эти причины… у каждого…
За Новый Одесский Новый Год!
За подъём пресмыкающихся!
За вскакивание лежащих!
За рывок нерешительных!
За многообещающую встречу жён моряков с курсантами высшего мореходного училища!
За этот вечер встречи четырёх поколений в каждом доме на спуске к морю!
За поцелуй молодости!
За крепкую руку старости!
За наслаждение этой старостью и возбуждение этой молодостью!
За общее движение от пения и танца к чтению и уму!
И как только каждый вдруг станет доволен своим результатом, от общего результата вздрогнут все!
И стол будет как сейчас.
И мысли о еде только во время еды.
И мысли о еде только во время еды.
И наши женщины будут не только украшать, но и двигать нами, разыгрывая тончайшие шахматные партии, вдвойне сложные, ибо им ещё надо внушить нам, что это придумали мы, чтоб потом сказать: «Ну, это ж ты так хотел».
С нашим счастьем!
С Новым годом!
Когда на дворе плюс пять, а на душе плюс восемнадцать. Твои восемнадцать. Твоя молодость и надежда!
И бог с ним! Бог с ним! Бог с наступившим Новым годом и этим всеобщим женским днём!
* * *
Надпись на фотографии:
«Это я стою на берегу океана в кожаном пальто и шляпе.
То красное вдали — моя машина.
Эта женщина в белом — я с ней танцевал.
На термометре плюс пятьдесят два.
Вода холодная.
Покажите соседям.
Гриша».
* * *
Одесская литература — богатое мышление и бедный язык.
* * *
— Как пройти к Привозу?
— Идите так, как я сижу.
— Вы имеете в виду — лицом?
— А как же! Идите, я вас буду наблюдать. Если вы не туда свернёте, я крикну. Идите, идите, пока я молчу. Идите.
История вкратце
Они шли к морю по узкому переулку.
Две толстые женщины с большой кошёлкой посредине.
Молодой парень не мог их обогнуть.
Опёрся на их плечи и, легко перепрыгнув кошёлку, затанцевал впереди.
К нему подошёл кто-то из зрителей:
— Вы обидели двух женщин.
— Вы антисемит? — спросил парень.
— Я еврей.
— И я еврей, — сказал русский, и они разошлись.
* * *
Кстати, в море остаются следы от катера, от парохода. Как в душах, как в умах. Как всюду, где нам кажется, что они исчезли.
* * *
В Одессе открываешь кран — начинает шумно идти вода.
Не из крана.
И неизвестно — откуда.
Только по крикам соседей начинаешь понимать.