— Обязательно.
— Позвоните перед этим.
— Хорошо…
— Я же говорю, что я вас знаю. А вы: «Нет, нет». Я помню вашего отца. Он был часовщик?
— Нет.
— Да. Он не был часовщик. Я его помню. А мама шила?
— Нет.
— Да, да. Я помню, помню. Слава богу, в мои годы. А где у них Привоз?
— Вот. До вокзала и направо.
— Да, да, я помню, помню. Если что-то будет от тёти Розы… Она в Израиле?
— Нет.
— Да, да, точно, её там нет.
— Простите, я вообще её не знаю.
— А как же. Конечно. Она же умерла до того, как ты родился. Ты какого года?
— 34-го.
— А она умерла в 53-м. Всё точно. Я тоже хотел уехать. Потом решил: что мне там делать? Здесь я всех знаю. Я всем нужен. Ты знаешь, что такое, когда ты всем нужен? Вот сейчас мне, например, сейчас надо в мастерскую. Мне сейчас надо починить утюг. Что бы я там делал? А здесь мне надо плитку электрическую починить. То есть ты понимаешь, как я всем нужен. Сейчас в Одессе плохо с этим… С как его… ну который горит… и я перешёл на примус… Но его надо починить. Вот я ищу. Нет, мне там делать нечего. Я здесь нужен. Здесь такой был Аркадий. Это что-то!
— Но он уехал.
— Я иду к нему. Мне раскладушку надо заклепать. Он сейчас клепает? Ты не знаешь — клепает? Он мне заклепает. И примус починю. Где, ты говоришь, у них вокзал?
— Вот этот шпиль.
— У них там Привоз?
— Там вокзал.
— Да, там вокзал. А там Привоз и там Аркадия. Он мне всё починит. А что бы я там делал? Кого я там знаю? Куда я с раскладушкой в Америке? Они даже не знают, как её раскладывать. А заклепать? Только здесь. Здесь мы свои. Звони, я тебе всё напомню.
* * *
Надпись в Одессе на дверях туалета: «Воды в туалете нет, так что имейте в виду».
Как иметь это в виду, не сказано.
* * *
Угощали меня в Одессе тортом печёночным.
Уже разрезанным на маленькие дольки.
— Отрежьте себе, — сказали мне хозяева.
И, хотя порции были крошечными, я себе отрезал.
Гость всё-таки.
Обокрали юриста
У юриста, который летел в Одессу читать лекцию о морском праве, разрезали снизу подкладку пиджака и вытащили все деньги.
Я оказался телом более чувствителен и как-то дёрнулся, забеспокоился и уцелел.
А он звонил жене из Симферополя, из аэропорта, из очереди:
— Лена, ты только не волнуйся.
А он звонил жене из Симферополя, из аэропорта, из очереди:
— Лена, ты только не волнуйся.
Из трубки раздался лай собаки.
— Лена.
Из трубки лай.
— Лена, убери Шульца… (Извините, это наша собака.) У меня мало денег. Мне люди собрали. Нужно быстро говорить. Лена…
Оттуда лай.
— Лена, ты только не волнуйся. Меня обокрали. Лена, у меня нет времени говорить. Меня обокрали. Лена, у меня нет денег даже на этот разговор. Мне собрали на этот разговор.
Из трубки лай.
— Убери собаку. Мне собрали на этот разговор. Меня обокрали. Лена, телеграфируй мне в Одессу. Я из Симферополя говорю. Мы сели сюда. Одесса не принимала, и меня обокрали. Разрезали подкладку. Я по карточке говорю… Я не знаю, как посылать. Свяжись с моей работой… Нет, мне тут собрали на завтрак и на разговор… Лена, не волнуйся и перестань… Лена, перестань говорить. Лена, замолкай. Бросай трубку. Лена, я здоров… Пришли в Одессу… Лена, разберись…
Из трубки лай.
— Шульц, молчи. Меня обокрали. У меня нет денег на твой лай, дубина. Лена, в Одессе я буду завтра… Я не знаю, я буду просить у прохожих. Я что-нибудь продам. Я узнаю, где тут покупают. Тут все что-то продают. Отдыхающие всё продают. Тут такие ряды… где продают… Я встану в ряд… Я не знаю… Туфли, плащ, бритву… Да чёрт с ним… Босиком, в бороде. Надо выпить. Не плачь… Паспорт цел. Кто тебя будет встречать? Я уже не знаю… Наверное, я. Ты меня узнаешь — босиком, борода, слёзы. В руках газета «Симферопольский коммерсант». Жду в Симферополе у телефона.
Она вылетает. Она меня любит. Она вылетает. Меня, конечно, обокрали, но она меня любит. Я у телефона, Леночка моя. Я дотяну.
* * *
Прибой родил джаз.
Морской ритм во всём.
В музыке, в дизеле, в паровой машине.
В сексе, в шагах.
Спаренные паровозы, запряжённые в огромный состав, говорили друг другу:
— Давай-давай!
Потом ещё раз:
— Давай-давай!
Потом с разгона:
— Давай-давай-давай-давай-давай… Эх-эх-эх… Давай-давай-давай…
— И пошёл-пошёл-пошёл… Эх-эх-эх…
Паровозы — самые говорящие, поющие и работящие из всех машин.
— Пошёл-пошёл-пошёл-пошёл… А-а-а-а-а-а… Так-так, так-так, так-так-так-так-так-так… А-а-а…
Все знали: помчался поезд из Донбасса.
Он кричал на всю страну:
— А-а-а… Так-так-эх-так-та-так…
И замедлялся с трудом:
— Эх-эх-эх-хе…
Кричал, разгонялся, таскал, а внутри спали, ели, умывались, играли в карты.
Как обычно.
Кто-то тащит, а кто-то едет, а кто-то не замечает, что его везут.
Кот Феликс — избит
— Феликс, сейчас же вернись. Не возникай у забора. Побили тебя вчера. Ты такой большой, красивый, романтический, образованный.
А он — маленький, грязный, но истерически храбрый.
Тебе его жалко, тебе себя жалко.
А для него тело — это не тело, это для него камень, это для него палка, его тело.
Ему его не жалко.
Он бьёт тебя этим телом, как палкой.
Ему почему-то не жалко его сломать, потерять.
Он не думает ни о чём, кроме тебя. Красивый, образованный, домашний кот.
Ему не себя важно прославить, ему тебя важно убить.
Он своим телом — как камнем.
А ты забился в угол:
— За что? Мы даже не знакомы. Кто вы такой? Почему вы меня так свирепо, так безжалостно бьёте?
— А чтоб ты, сука…
— Что? Что?
— А чтоб ты, сука…
— Ну что? — кричишь ты, отползая в угол…
Только удары и никакого ответа.
Пока кто-то большой, сильный, похожий на человека, хотя и лысый, ногой не ударил этого зверя.
Тот вцепился в ботинок, но, получив второй удар, успокоился и побежал к забору.
Вот так, Феликс: за что-то бьют редко, за что-то бьют слабо и дома.
А на улице на глазах у всех бьют сильно и ни за что.
Не переживай.
* * *
Мама во дворе.
— Это ты порвал?
— Это само было.
— Погуляешь, пойдёшь делать уроки.
— Я буду делать арифметику.
— Делай арифметику.
— Нет. Я буду делать письмо.
— Делай письмо.
— Нет. Я буду делать географию.
— Делай географию.
— Но сначала я погуляю.
— Хорошо. Погуляй.
— Нет. Я сначала пойду делать арифметику.