— Ага, — согласился Джим. — Большинство начинают вопить о несправедливости, только когда это касается их лично.
Золотая молодежь парадом проходила по сцене, а я сидел и решал — грохнуть мне Эйба или нет. Я представил себе этого мудака, распластавшегося на асфальте в берете и плаще — жертва моего праведного гнева, а вокруг нас вопящие девицы с восклицанием в глазах: «Боже мой, этот Чинаски просто настоящее животное!»
Но, с другой стороны, Эйб как был слюнтяем, так им и остался. Смелым он был только там, на сцене, среди отличников. Грохнуть его для меня не составит большого труда. И я решил не делать этого. Хватит с него сломанной руки, за которую его родители так и не подали на нас в суд. Но если я сейчас снова покалечу его, они обязательно дадут делу полный ход и обчистят моих стариков до последнего гроша. Правда, не деньги меня заботили, а моя мать, которая ни за что ни про что оказалась бы в полной жопе.
Наконец церемония закончилась. Все повскакивали со своих мест и повалили наружу. Во дворе выпускники и их родители, родственники и знакомые встретились — море объятий, лобызаний и поздравлений. Я увидел поджидающих меня родичей, подошел к ним и предусмотрительно остановился шагах в четырех.
— Пошли отсюда, — сказал я.
Мать смотрела на меня во все глаза.
— Генри, я так тобой горжусь! — выпалила она и вдруг отвернулась.
— Ой, а вон Эйб со своими родителями! — расплылась в улыбке мать. — Они такие милые люди! О, миссис Мартенсон!
Семейство остановилось. Мать бросилась к миссис Мартенсон с открытыми объятиями. Ведь это именно миссис Мартенсон решила не возбуждать дело после многочасовых телефонных переговоров с моей матерью. Они пришли к выводу, что у меня неуравновешенный характер, а мать и так сильно страдает из-за этого.
Мой отец и мистер Мартенсон пожали друг другу руки, а я подошел к Эйбу.
Они пришли к выводу, что у меня неуравновешенный характер, а мать и так сильно страдает из-за этого.
Мой отец и мистер Мартенсон пожали друг другу руки, а я подошел к Эйбу.
— Эй, пиздюк, с какой это стати ты показал мне палец?
— Что?
— Палец!
— Не понимаю, о чем ты!
— О пальце!
— Генри, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь!
— Абрахам, нам пора идти, — позвала его мать.
Семейство Мартенсонов удалялось, а я стоял и смотрел им вслед.
— Вот у Мартенсонов парень знает, чем он будет дальше заниматься, — сказал мой отец, когда мы отправились к нашему старенькому автомобилю. — А вот что ты теперь будешь делать? Я никогда не видел тебя с учебниками!
— В них много глупостей.
— Ах, они глупые, да? А ты, значит, умный? Тебе не надо учиться! А чем ты будешь заниматься? Я затратил тысячи долларов, чтобы вырастить тебя, кормил, одевал! Я спрашиваю, что ты будешь делать, если я вышвырну тебя на улицу?
— Бабочек ловить.
Мать заплакала. Отец поволок ее к нашему «форду» десятилетней давности. А я стоял и смотрел, как мимо меня проносились другие семьи выпускников в новеньких автомобилях.
Подошли Джимми Хэтчер с матерью.
— Погоди-ка минутку, — сказала Клер сыну, — я хочу поздравить Генри.
Джимми отошел, а Клер придвинулась ко мне и заговорила тихо, чтобы он не мог услышать:
— Послушай, Генри, со временем ты захочешь получить настоящую аттестацию. Я могу выдать тебе твой мужской диплом.
— Спасибо, Клер, скоро увидимся.
— Твои яйца взорвутся. Генри!
— Я не сомневаюсь в этом, Клер.
Она отошла к Джимми, взяла его под руку, и они пошли дальше.
Подкатила наша развалюха, остановилась возле меня. Двигатель чихнул и умер. В кабине рыдала мать, огромные слезы катились по щекам.
— Генри, садись! Прошу, залезай! Отец прав, но я все равно люблю тебя!
— Я пойду пешком.
— Нет, Генри, садись, — завывала мать. — Садись, или я умру!
Я подошел, открыл заднюю дверцу и забрался в кабину.
Двигатель снова ожил, и мы тронулись. Итак, Генри Чинаски — выпускник средней школы 1939 года — ехал в светлое будущее. На первом же светофоре машина остановилась, и двигатель заглох. Уже загорелся зеленый, а отец все никак не мог запустить его. Позади нас сигналили другие автомобили. Наконец отцу удалось завести полудохлый механизм, и мы снова двинулись вперед. Мать перестала плакать, и теперь мы ехали в полном молчании.
46
Времена оставались тяжелыми, и поэтому я очень удивился, когда раздался звонок из компании Мирз-Старбак, и меня уведомили, что в понедельник я должен явиться на работу. До этого я прошелся по всему городу и рассовал заявки, куда только было возможно, все равно заняться мне было нечем. Собственно, я не горел желанием начать трудовую деятельность, но уж больно мне не хотелось оставаться под одной крышей со своими родителями. В отделе кадров Мирз-Старбак валялись тысячи заявок, и я не надеялся, что мне повезет. Это была крупная торговая компания с разветвленной сетью универмагов во многих городах страны. Заполнив заявление, я прошел собеседование, которое длилось всего несколько минут. По-моему, на все вопросы я ответил правильно.
Наступил понедельник, и я отправился на работу с бутербродами в коричневом бумажном пакете. Универмаг находился всего в нескольких кварталах от моей бывшей школы. Я все еще прибывал в недоумении, почему выбор пал именно на меня.