Я видел, как мяч вылетел из его руки под девичий визг. Да, Флосс не растерял темперамент. Мяч был похож на огромную пчелу, которая нацелилась мне прямо в череп. Единственное, о чем я успел подумать, это как мне побыстрее оказаться на земле. Я потерял дар речи.
— Второй сирайк! — услышал я вопль старого дристуна. Он не мог даже правильно выговорить слово «страйк».
Я поднялся и стряхнул с себя мусор. Песок набился мне даже в трусы. Опять мать будет приставать ко мне: «Генри, чем ты занимаешься, что у тебя даже трусы в грязи? И не делай такое лицо. Улыбайся, будь оптимистом!»
Я снова направился к Котенку. Подошел вплотную и остановился. Все молчали. Я смотрел на него в упор. Бита была у меня в руке. Я поднял ее и припечатал торец к кончику его носа. Флосс отмахнулся. Я развернулся и пошел на место. На полпути я приостановился и еще раз пристально посмотрел на него.
И опять я встал в стойку и поднял биту. На этот раз подача должна была быть моей. Котенок повторялся, вглядываясь в несуществующий знак кэтчера. Он тянул время, затем встряхнул головой. Нет, не решился. Зеленые глаза продолжали буравить меня из-под грязных волос.
Я еще раз, но уже со всей силы взмахнул битой.
— Выбей его, Палач! — кричала одна девчонка.
— Выбей его, Палач! — кричала одна девчонка.
— Палач! Палач! Палач! — надрывалась другая.
Но Котенок вдруг повернулся ко мне спиной и уставился в центр поля.
— Время, — объявил я и сошел с метки.
Среди зрительниц была одна очень симпатичная девчонка в оранжевом платье. У нее были светлые волосы, ниспадающие на плечи, как желтый водопад — здорово. Наши взгляды пересеклись, когда она выкрикнула:
— Палач, пожалуйста, сделай его!
— Заткнись, — огрызнулся я и снова ступил на метку.
Наконец Котенок разродился. Я отследил его замах от и до. Напрасно я ждал очередного выебона с его стороны. Я так хотел, чтобы он повторился, и тогда я бы ринулся на него и убил бы или был убит. Но мяч летел прямо по центру проходной зоны. Лучшее, что я мог сделать, это приподняться чуть повыше, но пока я перегруппировался, мяч уже прошел мимо.
Этот ублюдок облажал меня по полной программе.
Потом Флосс пробил мне еще три прямых страйка. Клянусь, ему было, по крайней мере, года 23, и, вероятнее всего, он был полупрофи.
В конце концов одному парню из нашей команды удалось выиграть у него переход на первую базу.
Но зато я неплохо управлялся на поле. Мне удалось словить несколько мячей. Я носился от фланга к флангу, как заведенный. Я знал, чем скорее я снова окажусь под пушечным обстрелом Котенка, тем быстрее мне удастся решить эту проблему. Но Флосс больше не пытался выбить из меня мозги. Он просто уничтожал наших бэттеров одного за другим своим броском по центру. Я надеялся, что это дело времени. Главное, мне снова взять в руки биту.
Но ситуация становилась все хуже и хуже. Я нервничал. И девчонки тоже. Оказалось, что этот зеленоглазый выродок не только убойный питчер, но и виртуозный бэттер. Первым ударом он взял полный круг, вторым — двойной проход. Третий раз он заложил крутую свечу между Эйбом, который стоял на второй базе, и центром — где был я. Я бросился в атаку, девки завопили, а Эйб, задрав башку, таращился на мяч и медленно отступал. Его слюнявый рот был открыт.
— Я возьму! — выкрикнул я и помчался к месту предполагаемого приземления.
По правилам, это был мяч Эйба, но как я мог позволить ему взять его — этому идиоту-книгочею, которого я почти ненавидел? Мяч падал, и я несся наперерез Мартенсону. На полном ходу мы врезались друг в друга в тот самый момент, когда мяч уже почти влетел в его ловушку. Эйб отскочил и грохнулся на землю. Мяч был все еще в воздухе, и я подхватил его.
— Эй ты, тупорылый, вставай, — прикрикнул я на Эйба, все еще лежавшего на земле.
Но он не поднимался. Парень плакал, схватившись за свою левую руку.
— Я, кажется, сломал себе руку, — прохныкал он.
— Вставай, говно куриное!
В конце концов он все же поднялся и поковылял с поля, продолжая реветь и придерживая руку.
Я огляделся и выкрикнул:
— Ладно, продолжаем игру!
Но все стали расходиться, даже девчонки. Очевидно, игре был конец. Какое-то время я еще околачивался на поле, но потом тоже поплелся домой…
Перед ужином зазвонил телефон. Ответила мать. Вскоре ее голос задрожал от волнения. После того как она повесила трубку, я слышал, что она переговорила с отцом.
И вот мать вошла в мою комнату.
— Пожалуйста, спустись в гостиную, — сказала она.
Я спустился и сел на кушетку Они расположились на стульях. Так было заведено: стулья — для своих, кушетка — для гостей.
— Звонила миссис Мартенсон. Ты сломал ее сыну руку. Это подтвердил рентген.
— Несчастный случай в игре, — сказал я.
— Она сказала, что собирается подать на нас в суд. У них будет еврейский адвокат. Они обдерут нас до нитки.
Они обдерут нас до нитки.
— Много они не возьмут.
Мать заплакала, как всегда, беззвучно. Слезы капали все быстрее и быстрее, пока не полились сплошным потоком. Я видел, как заблестели ее щеки в вечерних сумерках.
Наконец она вытерла глаза платком. Их светло-коричневый цвет замутился.
— Как ты сломал этому парню руку?