— Это было весело, — сказал дядя и вновь крепко затянулся.
— Пошли отсюда, — сказал отец, поднимаясь. — Он сумасшедший! За ним встала мать. Затем я.
— Прощай, Кэтти, — сказал дядя. — И ты, Генри, прощай, — он взглядом показал, к какому Генри обращается.
Мы проследовали за отцом через холл санатория и вышли на стоянку к нашему «форду». Машина завелась, и мы стали спускаться вниз по извилистой горной дороге.
— Нужно было посидеть подольше, — сказала мать.
— Ты что не знаешь, что туберкулез заразен? — спросил отец.
— Я думаю, дядя хороший, — сказал я.
— Это болезнь делает его похожим на хорошего человека, — сказал отец. — К тому же, кроме туберкулеза, он подхватил еще много всякой заразы.
— Какой заразы? — заинтересовался я.
— Тебе еще рано знать, — ответил отец.
Он лихо вел машину вниз по извилистой горной дороге, пока я думал над его словами.
4
И снова было воскресенье, и мы ехали в нашем «форде» в поисках дяди Джона.
— У него совсем нет честолюбия, — говорил отец. — Я никогда не видел, чтобы он поднял свою дурацкую голову и прямо посмотрел людям в глаза.
— Мне не нравится, что он жует табак, — отвечала мать.
— Жует и сплевывает куда попало.
— Если бы таких, как он, было большинство, эту страну уже давно завоевали бы китаезы, а нас всех превратили бы в прачек…
— Просто Джон не имел шанса, — продолжала мать. — Он слишком рано ушел из дома. Ты-то, по крайней мере, закончил школу.
— Колледж, — поправил отец.
— Где? — удивилась мать.
— В университете Индианы.
— Джон говорил, что ты закончил только школу.
— Это Джон закончил только школу. Поэтому он и подстригает траву.
— А дядю Джона я тоже увижу? — спросил я.
— Сначала посмотрим, удастся ли нам отыскать твоего дядю Джона, — ответил отец.
— А китаезы, правда, хотят завоевать нашу страну? — задал я второй вопрос.
— Эти желтые черти уже несколько веков ждут удобного момента. Единственное, что их удерживает — это драка с япошками.
— А кто лучше дерется, китаезы или япошки?
— Япошки. Но китаезов больше, вот в чем проблема. Когда ты убиваешь одного, он раскалывается пополам и получается два живых китаезы.
— А почему у них желтая кожа?
— Потому что вместо воды они пьют свои ссаки.
— Папочка, не говори мальчику такие вещи!
— Тогда скажи ему, чтобы не задавал столько вопросов.
Мы ехали дальше сквозь теплый лос-анджелесский день. На матери было одно из ее выходных платьев и фантастическая шляпка. Когда она надевала такой наряд, то всегда старалась сидеть очень прямо и сильно вытягивала шею.
— Хорошо бы мы имели чуть больше денег, тогда мы бы могли помочь Джону и его семье, — сказала мать.
— Я не виноват, что они не имеют даже ночного горшка, — отозвался отец.
— Папочка, Джон, как и ты, был на войне. Неужели он ничего не заслужил?
— Он даже звания не заслужил. А я вернулся старшим сержантом.
— Генри, но не могут же все твои братья быть такими, как ты.
— Они вообще никем не могут быть, черт бы их побрал! Все, что они могут, — это разбазаривать свою жизнь!
Мы проехали еще немного и остановились. Семья дяди Джона обитала в доме с маленьким двориком. По разбитому тротуару мы прошли к веранде, изрядно заросшей полынью, и отец вдавил кнопку звонка. Звонок не работал. Отец забарабанил в дверь,
— Открывайте! Полиция! — заорал он.
— Папочка, прекрати! — одернула его мать.
Спустя довольно продолжительное время послышались шаги, дверь сначала чуть приоткрылась и только потом распахнулась полностью. Мы увидели тетю Анну. Она была очень худая, щеки ввалились, под глазами мешки, темные и морщинистые.
— О, Генри… Катарина… входите, пожалуйста…
Голос ее был тоже слабый и тонкий.
Мы прошли за ней в дом. Скудная обстановка: кухонный уголок — стол и четыре стула; и две кровати. Мои родители расположились на стульях. Возле раковины копошились две девочки — Бэтси и Катерина (имена их я узнал позже), по очереди они соскребали арахисовое масло со стенок пустой банки.
— Мы только что отобедали, — сказала тетя Анна. Девочки держали по кусочку сухого хлеба с редкими пятнами арахисового масла и продолжали заглядывать в банку, в надежде выудить еще маслица большим кухонным ножом.
— Где Джон? — спросил отец.
Тетя Анна устало опустилась на стул. Она выглядела немощной. Платье на ней было грязное, волосы не прибраны. От нее веяло крайней изможденностью и глубокой печалью.
— Мы ждем его. Давно не видели.
— Куда он пропал?
— Не знаю.
Просто сел на мотоцикл и уехал.
— Все, на что он способен, — это мотаться по округе на своем мотоцикле, — заявил отец.
— Это Генри-младший? — попыталась сменить тему тетя.
— Да.
— Уж очень он у вас смирный.
— Нас это устраивает.
— В тихом омуте черти водятся.
— Не тот случай. Все, на что он способен, — это прятаться под столом.
Девочки вышли на веранду и принялись есть свои ломтики хлеба, испачканные арахисовым маслом. С нами они не разговаривали. Мне мои двоюродные сестры казались настоящими красавицами. Худенькими, как и их мать, но при этом прекрасными.
— Ну, как ты, Анна? — спросила мать.
— Все нормально.
— Анна, ты неважно выглядишь. По-моему, вы голодаете.
— А почему ваш мальчик не садится? — засуетилась тетя. — Садись, Генри.
— Ему нравится стоять, — вмешался мой отец. — Это закаляет его. Он готовится к битве с косоглазыми.