Встретившись, мы просидели за разговорами в штабном блиндаже несколько часов, вспоминали однокашников и сослуживцев, вспоминали училище и Африканский Рог.
— Ты еще таскаешь на себе свой «фамильный» крест? — с иронией в голосе спросил меня Мишка как бы между прочим.
Его ирония меня покоробила.
— Ношу! — ответил я. — А ты все еще таскаешь своего чертика?
— А куда же я без него! — не без гордости заявил Мишка и тут же вытащил своего маленького черного дьявола из-под тельняшки.
Любовно поглядев на него, поцеловал:
— Он всегда со мной и всегда оберегает меня от всех напастей!
Вид Мишки, целующего с упоением дьявола, был мне так омерзителен, что он, видимо, все понял.
После этого разговор уже не клеился и мы улеглись спать.
Спустя несколько дней, следуя в общей колонне, мы с Мишкой нарвались на засаду. Скорее всего, боевиков навел кто-то из местных чеченцев. Бой был яростный и жестокий. Лежа вдоль обочины, мы отстреливались как могли. Вызвали авиацию, но та не смогла вылететь из-за низкой облачности. Только к концу дня подтянулись танки и мы отогнали бандитов в лес. Тогда я был ранен в руку, оказавшийся рядом Мишка сам перевязывал меня, не доверив эту процедуру санинструктору.
А через день Мишки не стало. Никто так и не видел его тела. Все мои попытки хоть что-то разузнать о последних минутах его жизни тоже не увенчались успехом. Дело в том, что, выйдя в горы во главе одной из разведгрупп, Мишка снова попал в засаду. Говорят, что, раненный в обе ноги, он остался прикрывать отход своих ребят, а когда кончились патроны, подорвал себя гранатой. Взрыв хорошо слышали его матросы. Уцелеть у него не было ни единого шанса. Это всем нам было ясно, как дважды два. Когда спустя несколько дней в район боя отправился отряд спецназа, то я напросился с ними. Осмотр местности ясно показал, что здесь совсем недавно шел яростный бой. Нашли мы и место последнего Мишкиного боя. Здесь он лежал, стреляя по пробирающимся к нему между деревьев врагам. Об этом говорила внушительная груда стреляных автоматных гильз. Нашли даже покореженный Мишкин автомат, который за негодностью душманы не забрали с собой. Но самого Мишки нигде не было. Зато нашли маленького эбонитового чертика. Я долго смотрел в злобную оскаленную рожицу с желтыми глазками, увенчанную кривыми рожками. Черный талисман так и не спас моего друга. Вообще-то его нужно было бы сохранить, но что-то подсказывало мне, что от чертика надо немедленно избавиться.
— Какой же ты амулет, если не уберег моего друга! — сказал я ему.
И, бросив на камень, с силой размозжил в осколки автоматным прикладом.
Как тщательно мы ни обследовали местность недавнего боя, но так и не смогли отыскать даже каких-то фрагментов Мишкиного тела. Это было весьма странно. Возникла робкая надежда, что Мишка был только ранен и взят чеченами в плен. Но ни тогда, ни после, ни войсковая разведка, ни агентурная так и не подтвердили факт пленения североморского комбата. Война, разумеется, жестокая вещь, и все же, даже понимая и принимая это как должное, всегда больно и горько, когда она забирает наиболее близких и родных.
После смерти Мишки я как мог помогал его вдове и сыну — так как тело не было найдено, возникли проблемы с оформлением пенсии.
После смерти Мишки я как мог помогал его вдове и сыну — так как тело не было найдено, возникли проблемы с оформлением пенсии. Мишка считался не погибшим, а всего лишь пропавшим без вести.
Затем Мишкина жена уехала к родителям и вскоре, как я слышал, оформив какие-то бумаги, вышла замуж. Это, честно говоря, меня не слишком удивило, так как последнее время они с Мишкой жили врозь. Ну а что касается самого Мишки, то он остался в моем сердце таким, каким я его помнил еще по беззаботным училищным годам: веселым, преданным и надежным. Знал ли я тогда, что в истории Мишкиной гибели все далеко не так-то просто…
* * *
Под утро мимо нас проскакал еще один всадник, на этот раз в красном и на красном коне, а с восходом солнца — третий. Последний был уже во всем белом и восседал на ослепительно белом коне.
Проснувшись, мы, в ожидании бабки, коротали время за разными делами. Вышата занялся своим любимым времяпрепровождением — сосредоточенно точил меч, Храбр возился со своей кольчугой, Вакула костяной иглой чинил прохудившуюся обувь, а Всегдр прогуливался вдоль частокола и рассматривал висевшие там причудливые черепа.
Наконец из избы вылезла старуха Эго. Изба наклонилась, слышно было, как подагрически скрипели ее куриные ноги. Бабка, позевывая в кулак, спустилась наземь.
— Вот, возьми! — протянула она мне два клубка ниток. — Это не простые, а особые клубки. Надо бросить наземь и идти за ними, никуда не сворачивая, пока клубок не повернет сам. Первый клубок тебя приведет прямо к острову Буяну, а второй, если жив останешься, обратно, от острова Буяна к моей избушке.
— Спасибо, бабуля! — поблагодарил я ее, засовывая клубки подальше за пазуху.
— Есть будете? — спросила ведьма участливо.
— Ага! — ответил за всех Вакула.
— Вот тебя-то меньше всего кормить мне и хочется! — сварливо принялась старуха за старое.