Просто быть сыном родителей — уже репетиция для мальчика в комедии и трагедии любви, думает Кэроль. «Вся сила, любовь и страх — те элементы, из которых потом вещи делаются сексуальными — уже есть, когда родители есть». При этих словах ее лицо смягчилось, как у женщины при мысли о любимом или у матери при мысли о сыне. «У нас «экзотические» взаимоотношения, но мы, должно быть, что-то делаем так, как надо. Или, может, нам просто повезло. Джереми — смешливый, обнимчивый, поцелуйчивый, забавный, интересный малыш. Он не боится чувствовать».Дэвид ставит это в заслугу Кэроль и Бет, Джеду и себе в большей мере, чем просто стечению обстоятельств. У него ведь тоже были родители, напомнил он мне, а он не вырос столь же открытым для целого диапазона чувств, как это выглядит в случае Джереми. Доступность родителя для любых вопросов о сексе имеет отношение к чему-то гораздо большему, чем просто к сексу, настаивает Дэвид. «Если ребенок узнаёт, что не нормально спрашивать про секс, он переводит это в «не спрашивай про другие не-нормальные вещи, которые могут возникнуть», — говорит он. — Это идет гораздо дальше секса. Это позволяет поддерживать открытую коммуникацию о том, что известно, и о том, что не известно. Ребенок усваивает, что нормально не знать, «терять лицо», быть озадаченным, испытывать двойственные чувства».Растущий в домах, где маргинализированное вожделение «нормально», и в то же время посещающий школу, где оно «ненормально», Джереми, вероятно, уже сейчас более спокойно чувствует себя в отношении двойственности и конфликтов, чем большинство детей. («Твой отец — гей», — как-то раз язвительно заметил другой мальчик на детской площадке. «Да, я знаю, — ответил Джереми. — Ну и что?») Видя разные сексуальные стили и способы выражения среди друзей своих родителей и зная, что он сам может как последовать по стопам своих отцов, так и не последовать, он учится тому, что вожделение непредсказуемо, лично, изменчиво и обширно в своих возможностях.Гендер дает фиксированные точки отсчета и оборонительные средства против неоднозначностей и неизвестного сексуального будущего. Нетрудно понять, почему большинство ребят крепко цепляются за строго конформистские стили маскулинности и фемининности. Бросать вызов определенностям гендера — может приводить юных в замешательство на короткое время, но способно обогащать их жизнь на дальнюю перспективу. Спокойное отношение к неизвестному, быть может, — самый важный союзник в том, чтобы с пристрастием допрашивать вожделение и удовлетворять его на протяжении всей жизни.
10. Хорошее прикосновение
Чувственное образование Признаюсь,я люблю то,что меня ласкает.СафоПрикосновение — хорошая вещь для детей и других живых существ, а депривация (лишение, недостаток — прим. перев.) прикосновений — плохая вещь. Мышата, если они прижимаются к своей матери, растут более упитанными; ягнята, которых не облизывают, остаются неспособны встать на ноги и могут вскоре умереть. А какой студент, прошедший курс «Psychology 101», может забыть печального детеныша макаки-резус из опытов Гарри Харлоу, цепляющегося за «искусственную мать» с клоунским лицом, туловищем из полотенец и электрической лампочкой вместо сердца, а в ситуации выбора между едой и объятиями выбирающего второе?Человеческие маленькие дети, которых не держат на руках, не «расцветают», и, если выживают, могут быть неспособны к социальной адаптации. В 1915 году, посещая детские больницы и приюты, педиатр Генри Чапин обнаружил, что дети младше двух лет, несмотря на то что их досыта кормили и купали, гибли от кахексии (увядания организма), «чахли». Потребовалось несколько десятилетий, чтобы опознать второй элемент необходимого ежедневного минимума: прикосновение. Так как это традиционно считалось женской функцией, женщин направили в эти заведения, чтобы выполнять «нянчение» (держание детей на руках), и смертность этих детей резко упала. С тех пор дефицит прикосновений в детстве стали выявлять как причину патологий — от экземы до анорексии.Любящие прикосновения, по-видимому, способствуют не только индивидуальному здоровью, но и социальной гармонии. Тиффани Филд, директор Института исследования прикосновений при медицинском факультете Майамского университета, сравнила детей, играющих на площадках Флориды, с парижскими детьми и обнаружила, что прикосновения, которые дети получают от родителей, воспитателей и нянек, коррелируют с мирным и кооперативным характером игр между детьми (во Франции, согласно исследованию Филд, к детям прикасались чаще). Нейропсихолог Джеймс Прескотт сделал даже еще более грандиозные выводы. Анализируя информацию по четыремстам доиндустриальным обществам, он заключил, что мирное общество начинается с прикосновения. «Те общества, которые давали маленьким детям наибольшее количество физической нежности, характеризовались низкими уровнями воровства, физической боли, испытываемой детьми … и пренебрежимо малыми либо отсутствующими убийством, калечением и пытками врагов», в то время как общества с наименьшими количествами физической нежности характеризовались высокой частотностью всего вышеперечисленного. Прескотт утверждал, довольно огульно, что результаты его исследования «прямо подтверждают, что депривация телесного удовольствия в раннем детстве значимо связана с высоким уровнем преступности и насилия». Эта связь, подразумевал он, — биологическая: низкая «прикасаемость» программирует тело на «короткий взрыватель» (англ. метафора, обозначающая вспыльчивость; ср. «заводится с пол-оборота» — прим. перев.) и быстрый удар.