Вредно для несовершеннолетних

Оказывает ли уголовное преследование за «изнасилование по закону» конструктивный эффект на «виновного», «жертву» или ее семью? Исторически, «по мере того как их традиционные формы [семейного, религиозного и общинного] сексуального регулирования подвергались эрозии, многочисленные родители — иммигранты и урожденные американцы, черные и белые — искали судебного вмешательства, чтобы обуздать своих мятежных дочерей», — пишет историк Мэри Одем, которая изучила судебные дела, проходившие в Калифорнии в 1880-х и 1920-х годах. Но те судебные чиновники не гонялись за торговцами белыми рабынями, умыкнувшими, по мнению родителей, их дочерей; не издавали они и строгих судебных выговоров вроде «слушайся маму и не ходи на танцы». Вместо этого, особенно с наступлением двадцатого века, стереотип сексуально активной девочки как жертвы трансформировался в стереотип ее же как «девиантки» или «делинквентки» (несовершеннолетней преступницы). Суды предъявляли девочкам все больше обвинений в «преждевременной сексуальности» (в занятии сексом или в видимом желании им заниматься) и отправляли в реформатории (исправительные школы), лишая таким образом их семьи столь необходимых им заработков и помощи по дому со стороны дочерей. (Историк Рут Александер нашла такие же неудовлетворительные для семей исходы в исследованных ею делах, проходивших в штате Нью-Йорк в 1930-х и 1940-х годах. Когда подавшие заявление родители узнавали, что обязательный минимальный срок по статье за «неправомерное половое поведение» составляет три года, большинство из них впадали в шок. После чего, в то время как их девочки томились за решеткой в Бедфорд-Хиллз, в нескольких часах езды от г. Нью-Йорк, матери заваливали начальников тюрьмы письмами с мольбами об уменьшении срока заключения и более гуманном обращении с их дочерьми (интервью с Александер, июль 1998 г.). — прим. автора). В то время как дурно ведущие себя мальчики оказывались в суде по обвинению в тех же правонарушениях, за которые судили взрослых мужчин — например за воровство или хулиганство, — девочек наказывали более жестоко, чем мальчиков, и за более мелкие нарушения — без жертв, особенно за преступление «преждевременной сексуальности». Эта «сексуализация женской девиантности» продолжается и в наши дни, как пишет криминолог Меда Чесни-Линд. К началу 1960-х годов трем четвертям всех арестованных девочек предъявляли обвинение в «неправомерном половом поведении», регистрировали в системе как «лиц, требующих надзора», или объявляли неисправимыми — термины, рисующие в воображении эдакого часового, неусыпно глядящего в окно спальни, чтобы стеречь «неисправимую». В конце двадцатого века девочка, подобная Хезер, рассматривалась уже и как жертва, и как неисправимая. Она была одновременно и падшей женщиной девятнадцатого века, и современной шлюхой, которая «сама виновата». Для таких девочек в эру «суровой любви» наказание — перевоспитание в целях их защиты. Юридические решения не дают ни эмоционального удовлетворения (что, вообще-то говоря, и не входит в задачи закона), ни исправления плохих ситуаций. В начале двадцатого века «законы о возрасте согласия и система ювенальных судов лишь увековечивали стигму и поддерживали наказание девочек из рабочего класса, проявляющих нестандартное половое поведение», — пишет Одем. В конце века мы видим то же самое, с тем лишь добавлением, что теперь законы наказывают и нестандартное половое поведение мальчиков, если оно гомосексуальное. Но закон увековечивает и стигму, налагаемую на поведение, не являющееся таким уж нестандартным: на «межпоколенные» отношения. На самом деле соединение более высокого, более богатого, более сильного, более взрослого мужчины с менее крупной, более юной, менее опытной женщиной — не только романтический идеал, но и норма. Исследования, проводимые с 1970-х годов, каждый раз показывают, что, независимо ни от каких законов, большинство девочек (девушек) теряют девственность с кем-то старше себя. На момент написания книги это означает, что от десятой части до четверти всех избранных любовников юных женщин — преступники. Но главное (на что указывает Линн Филлипс) — подобные законы ничего не дают для удовлетворения потребностей в любви и совете, в экономической автономии, в уважении, социальном статусе или сексуальной субъектности, которые могут толкать некоторых девочек на такие связи, не исправляют они и возрастное и гендерное неравенство, которое не позволяет этим девочкам на равных вести со своими партнерами переговоры о безопасном сексе, беременности или деньгах и делает их уязвимыми перед домашним насилием и одиночеством. В случае Дилана, Хезер и их семей трудно вообразить себе, что именно, если вообще что-либо, дало применение закона. И справедливость ни для кого [Прим. перев.: «и справедливость для всех» — слова из утвержденной Конгрессом клятвы на верность флагу США.] Золотой осенью 1997 года Дилану Хили вынесли приговор — сначала в здании федерального суда, а на следующий день в суде штата, в краснокирпичном судебном комплексе столицы штата Провиденса. Осужденный сидел в тонких ножных кандалах и оранжевом тюремном комбинезоне, выглядя скорее ошеломленным, нежели кающимся, в то время как секретарь суда оглашал длинный список обвинительных вердиктов и наказаний подобно средневековой католической ектенье, объявляя каждый отдельный акт «фелониального сексуального нападения на несовершеннолетнюю» с соответствующим периодом епитимьи. Дилан получил от двенадцати до двадцати четырех лет тюрьмы по шестнадцати штатным обвинениям, включая двенадцать обвинений в фелониальном сексуальном нападении, плюс по двум федеральным обвинениям в пересечении границ штатов с целью заняться сексом с несовершеннолетней — на основании Акта Манна, принятого в 1915 году на гребне паники «белого рабства». После оглашения каждого пункта обвинения и наказания судья просил осужденного подтвердить, что тот понял суть вынесенного по его делу решения.