После обеда, за неимением лучших альтернатив, я продолжила чтение, на сей раз выбрав исторический труд «Империя Цин в лицах», и прилежно штудировала этот талмуд до тех пор, пока желание спать не совпало наконец с аналогичной возможностью. Клубочком свернувшись на пуховой перине, я задремала.
Пробуждение оказалось далеко не самым приятным — голос Идио Ци, совсем не такой ласковый, как накануне, ворвался в утреннюю дрему:
— Вставайте, Антуанетта, продолжим нашу весьма познавательную беседу.
Я приоткрыла один глаз и не очень вежливо поинтересовалась:
— Прямо так будем беседовать, или я могу привести себя в порядок и выпить кофе?
— Можете. Займитесь собой, а мы с кофе прибудем минут через десять. Столько времени вам хватит?
— Хватит, — недовольно бросила я.
Отведенные мне минуты, с переменным успехом изображая из себя многозадачный процессор, я потратила на утренний туалет и отлаживание модели поведения. Причем, хотя вторая задача имела неизмеримо больший приоритет, мне безусловно лучше удалось справиться с первой. Используя содержимое возвращенной мне сумочки, я сумела замаскировать следы столкновения с арфой, да и вообще привела себя в такое состояние, что глаза вернувшегося вместе с кофе Идио изумленно расширились.
— Хорошо выглядите, — снизошел он до комплимента.
— Спасибо. — Я тоже умею быть вежливой, если очень стараюсь.
Однако светские беседы явно остались в прошлом — по контрасту со вчерашними улыбками сегодня лицо начальника охраны оперной примадонны казалось каким?то осунувшимся и чрезвычайно серьезным.
— Давайте попробуем еще раз. Кто вы и зачем здесь оказались?
— Но, сэр Идио, — попыталась я гнуть прежнюю линию, уже зная, что это бессмысленно, — я же вам все вчера рассказала!
— Да, было дело. Но вы, вероятно, позабыли, что заканчиваете Таможенную академию Рэнда, только для поступления в которую нужен коэффициент интеллекта, примерно втрое превышающий уровень дурочки, каковую вы небезуспешно изображали вчера. К тому же вы сами себя выдали.
— Это чем же? -не удержавшись, спросила я.
— Как вы думаете, Нэтта… Вы ведь больше привыкли к этому имени, не правда ли? — Я молча кивнула, и он продолжил: — Да, так сколько людей на Рэнде знают японский? Я вам отвечу — не более десяти процентов. Но даже если предположить, что у вас это случайный врожденный талант, неужели та вчерашняя сладкоголосая девочка остановила бы свой выбор не на одном из любовных романов или незатейливом детективчике, а предпочла сложный исторический фолиант? Я, может, и наивен, но не настолько.
Он умолк, очевидно, ожидая моих комментариев, и они не замедлили последовать в виде обстоятельного рассказа о перипетиях вчерашнего утра. И конечно, относительно главного пункта — что, пролезая на яхту, я верила, будто выполняю выпускное задание, — пришлось стоять насмерть. Интуиция подсказывала мне: правда в полном объеме может привести к летальному исходу.
И вновь лицо собеседника постепенно разглаживалось, а рассказ о том, как я пробралась на летное поле, даже вызвал одобрительную улыбку. Когда я закончила, он поинтересовался только:
— И что же вам помешало рассказать все это накануне?
— Понимаете, сэр, всегда проще лишь притвориться дурой, чем действительно ею выглядеть. Особенно, если в этом нужно признаваться кому бы то ни было.
— В своеобразной логике вам не откажешь. Но, услышь я правду вчера, мне бы удалось поспать.
— Это вряд ли, — резонно заметила я. — Любые мои слова необходимо было бы проверить.
Он кивнул, соглашаясь:
— Знаете, когда вы не изображаете дурочку, с вами становится гораздо приятнее общаться.
— Спасибо, учту.
На этом наша более чем плодотворная беседа завершилась, и я снова осталась наедине с кипой литературы. Вот только читать мне уже порядком поднадоело. Через некоторое время появление полноценного завтрака внесло определенное разнообразие, но ненадолго. С того поистине сказочного момента, когда с меня сняли гипс, наложенный после восхождения на Эверест в паре с Урсом, мне больше не случалось на целые сутки застрять в одной комнате, поэтому неудивительно, что мое мироощущение постепенно приближалось к мироощущению саблезубого тигра в клетке.
К обеду я перепробовала все возможные способы убить время — приняла ванну, позанималась зарядкой в объемах, диктуемых комнатой, кривясь прочитала любовный роман (хоть без харакири обошлось, и на том спасибо) и даже умудрилась ненадолго заснуть. Но все напрасно — я изнывала от скуки. Обдумывая, а не повторить ли трюк со стуком в дверь и громогласным требованием немедленно меня развлечь, я чуть было не пропустила знаменательный момент, когда эта самая дверь распахнулась и в нее проскользнула все та же японская мышка с подносом в руках. Только вот посуды на нем было раза в два больше. Пока я пыталась сообразить, в чем дело, разгадка появилась собственной персоной — в мою каюту вплыла знаменитая оперная дива. Нельзя сказать, что я интересуюсь данным видом искусства, но имя и лицо Гвен Ци были слишком хорошо известны. К моему удивлению, несмотря на классическую японскую внешность — круглое личико, миндалевидные глаза, длиннющие черные волосы (правда, в данный момент собранные в хвост), — одета гостья была в самое обычное легкое шелковое платье, и никаких там кимоно и прочего. На ломаном английском с ужасным акцентом она осведомилась: